Прелести Лиры (сборник)

– А какое право я имею вмешиваться в судьбу гениальной поэтессы? Какое отношение вы, мистер донор из лотерейной колоды, имеете к ее священной утробе? Не льстите себе. Она сама решит, что ей нужно. Думаю, это не наше с вами дело. Лично я считаю, что ребенок и гений – две вещи несовместные. И никто меня в этом не переубедит. И не надо бояться, мужчина, заявляю авторитетно: аборт для одаренной женщины не менее приятен, чем зачатие. Что касается вашего личного интереса… Если в так стремитесь оставить в мире свой след в виде спирали ДНК, найдите себе кого-нибудь попроще, она вам нарожает детсад. Будете весь в спиралях. Будете счастливы.

– А вы не ревнуете ее ко мне, Татьяна?

– Меня зовут Джулия, как вам известно. Я же не называю вас Паскуале, верно? Ревновать к мужчине? Бесстрашному семяпроизводителю? Не смешите меня.

– Я тоже не ревную ее к вам. Мне кажется, это не тот случай. Думаю, тут дело не в вас… Творчество развратило ее окончательно.

– Да-а, – протянула Джулия без улыбки, – да, да, творчество развратило ее окончательно. Сейчас вы сказали умную вещь. Да, развратило, а разве бывает иначе? Это так прекрасно – быть развращенным творчеством. Вы сказали гениальную вещь, я только немного вас подправлю: ее развратила жизнь. Только чуткий человек может быть развращен жизнью, все остальные – бесподобные броненосцы, панцирь которых расшит кольчугой морали, – развращению не поддаются. Киша тонка, а не кожа. Взгляните, сеньор.

На рабочем столе, похожем на верстак (хотя скорее, наоборот: грубо сколоченный верстак мог служить столом), стояли две скульптуры. Одна из них, как догадался Федор, была та самая «Дафнис и Хлоя». Джулия взяла ее в руки и подала Федору.

– Вы левша? – поинтересовался Басов, внимательно рассматривая работу.

– Да. Меня в детстве пытались переделать в правшу, но из этого ничего не вышло. А вы демонстрируете свою наблюдательность?

– Нет, собираю факты, подтверждающие любопытную теорию. Около 70 % всех сексуальных маньяков почему-то левши, левши часто встречаются среди людей искусства, среди умельцев и искусников – они способны и блоху подковать, а те, кто принудительно стали левшами, особенно жестоки и склонны к извращениям всякого рода, и это почему-то сочетается с поэтической одаренностью. Любопытно…

– У меня отец был левша, хотя родился стопроцентным правшой. Стихи терпеть не мог.

– Что же заставило его переучиваться и тем самым провоцировать конфликт полушарий головного мозга, правого и левого? Левша – это ведь вмешательство в психику и, следовательно, в разум.

– У него была прострелена правая рука. Он был военным.

– Понятно. И как сложилась его судьба?

– Он повесился. Полагаю, у вас появились все основания считать вашу жалкую теорию вполне доказанной. Хотите еще? У меня тетя, сестра отца, сошла с ума; думаю, это само по себе доказывает, что она была левша, хотя я не уверена. Спросить не у кого: она была одинока. Еще фактурки желаете?

Скульптура была великолепна. Обнаженные фигуры мужчины и женщины (пышноволосой, с небольшой грудью) раскованно сплелись в такой замысловатый узор, похожий на выкованный цветок, что рискованная поза уже не привлекала внимания сама по себе – тела служили формой, выражающей нечто бестелесное, одухотворенное. Федор не ожидал такого уровня и класса.

Джулия заметила блеснувшее в его глазах восхищение, которое он и не пытался скрыть, и, уже примирительно, сказала:

– Я чувствую красоту, и я пою ей гимны. Лира чувствует красоту и поет ей гимны. Что в этом плохого?

– Это замечательно, Джулия. А ребенок – разве это не красиво?

– Не путайте Божий дар с яичницей. Ребенок – это уже не игрушка, это грубая жизнь, которая враждебна к красоте. Ребенок, твой ребенок, делает тебя пошлой дурой; а если откажешься от него, как бедная Гретхен, не простишь себе. Ты даешь жизнь, которая тебя же и убивает… Вам, мужчинам, нашим врагам-искусителям, этого не понять. Вот, смотрите.

Другая скульптура, изображавшая экстатически сплетенные тела двух женщин, была раздражающе прелестной. Здесь меньше было угловатых линий, плавные переходы лепили то ли милый клубок змей, то ли овальное начало начал… У одной женщины были длинные волосы, у другой – короткая мальчишеская стрижка. Голова каждой из лежащих валетом на подушках девушек была игриво, но изящно, склонена к бедрам другой, получалась волнующая раковина с маленькой щелью посередине.

– Вот это и есть чистая красота. Чистая любовь. Любовь сама по себе. От нее, слава Богу, не бывает детей.

Перед Басовым стоял леворукий монстр в виде славной девушки с головой, остриженной под короткий ежик. Улыбался. Чистая работа.

– Значит, мне не стоит рассчитывать на то, что вы поговорите с Лирой?