Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

Дополнительное преимущество сетевого подхода состоит в том, что он охватывает городские новообразования на периферии. Многие новые города XIX века выросли не на «местной почве», выделившись на фоне их сельского окружения, а благодаря тому, что смогли привлечь к себе интерес с внешней стороны[994]. Это относится ко многим колониальным городам и городам американского Запада в той же степени, что и к Дар-Эс-Саламу, который в конце 1860‑х годов, то есть еще в доколониальное время, был создан султаном Маджидом ибн Саидом Занзибарским на пустом месте как конечный пункт караванной торговли[995]. Данное замечание справедливо и по отношению к такому быстрорастущему городу, как Бейрут. В начале XIX века он насчитывал всего шесть тысяч жителей, а в конце столетия их число увеличилось до ста с лишним тысяч. Подъем Бейрута был бы невозможен без старых, но еще живых традиций градоустройства Сирии, но все же основной движущей силой явилось оживление средиземноморской торговли, исходящее из Европы[996].

Открытость внешних границ городских систем – это прямое следствие постоянной циркуляции. Сети являются результатом человеческой деятельности. Они не существуют сами по себе. Историки должны наблюдать за ними, заняв точку зрения тех, кто в свое время их создал и использовал. Внутреннее устройство сетей городов тоже находится в состоянии постоянной перестройки. Соотношения между городами – узлами сети неуклонно изменялись. Если отдельные города стагнировали или приходили в упадок, то эти процессы следует оценивать в связи с той системой городов, частью которой они были. Зачастую отдельные системы городов демонстрировали высокую сопротивляемость переменам. Так, например, в Европе за последние полтора столетия ни один действительно новый город не смог подняться до уровня первостепенной важности. Порой могло происходить и так, что общий баланс уровня урбанизации оставался неизменным, хотя внутри самой системы городов произошли тектонические сдвиги. Сокращение и потеря функциональности какого-то одного города могли компенсироваться процессами роста в другом месте системы. В Индии с ностальгией оплакивали упадок многих старых городов-резиденций и при этом упускали из виду, что экономическая и отчасти культурная динамика нередко перемещалась в пространство небольших торговых городов, находящихся на более низком иерархическом уровне в отношении их функций и престижа. В тени «официальной» географии городов может незаметно происходить новое распределение ролей[997].

Города, которые занимают доминирующие позиции в обеих моделях, то есть одновременно фигурируют и как важные узлы в горизонтальной сети, и как центральные пункты на вершине вертикальной иерархии, в некоторых традициях именуют «метрополисами». Они обладают, кроме того, следующими признаками: метрополис является большим городом, который 1) служит общепризнанным выразителем определенной культуры; 2) осуществляет управление обширной прилегающей территорией; 3) притягивает большое число приезжих. Если метрополис является составной частью глобальной сети, то он заслуживает названия «города мирового значения»[998]. Существовали ли в ранний период Нового времени и в XIX веке «мировые города»? Ответ на этот вопрос затруднителен, так как само понятие используется сегодня в нескольких значениях. Слишком просто и тавтологично было бы считать «мировыми городами» те города, которые имеют «актуальное или потенциальное глобальное значение». В таком случае шумерский город Урук являлся бы первым мировым городом[999]. Несколько более точное определение «мирового города» было предложено Фернаном Броделем, когда на первый план выдвигается наличие собственной «мировой экономики» и господство в ней, как это было в свое время в случае с Амстердамом или Венецией[1000]. Но только в XIX столетии впервые возник город-гегемон мирового масштаба, существовавший в «единственном экземпляре», – Лондон. После 1920 года его оттеснил с этой позиции Нью-Йорк. Но даже такое определение приводит к сильно упрощенной картине. Так, «культурной столицей» мира в XIX веке считался скорее Париж, чем Лондон, причем каждый раз на рубеже веков, как около 1800 года, так и около 1900-го, Вена оказывалась его сильнейшим конкурентом, хотя и не имела существенного веса в мировой торговле или в мировых финансах. Передача эстафетной палочки от Лондона к Нью-Йорку произошла не очень гладко, хотя, казалось бы, на это указывает вполне точная дата. Лондон продолжал оставаться центром мировой империи и сохранял за собой центральное место в сфере мировых финансов даже после того, как его роль в торговле и промышленности относительно ослабла.