Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

Если жизнеспособные города все реже возникали благодаря исключительно политической воле, то координирующие усилия, исходящие из центров власти, как правило, оказывали благоприятное воздействие. Формирование и развертывание систем городов проходили легче там, где существовала мощная центральная власть. Она создавала относительно равные условия на больших площадях благодаря созданию единого правового и денежного пространства, стандартизации норм обмена и коммуникаций, финансированию и планированию инфраструктур, ориентированных на общее благо. Последний из этих аспектов особенно важен. Еще до наступления эры железных дорог в Англии и в США судоходные системы рек и каналов внесли огромный вклад в создание более тесных связей между городами. Уже к началу XIX века товары из любого места Великобритании могли быть доставлены по рекам и каналам в Лондон. И гордость, с которой в 1825 году было отмечено открытие Эри-канала в США, была полностью оправданной[990]. С географической точки зрения аналогичная инфраструктура в мире была возможной только в долине Ганга, на территориях, прилегающих к Кантону, и в «макрорегионе» области Цзяннань вдоль Нижней Янцзы. В Китае, однако, различные городские системы не были интегрированы в единую национальную систему и новые технические возможности почти не применялись. Таким образом, горизонтальная интеграция и вертикальная дифференциация городских систем зависели не только от базисных социально-экономических факторов, таких как индустриализация, но и от формирования национальных государств. Среди них в XIX веке наиболее успешными в экономическом отношении были те, которые обладали открытой вовне городской системой с интегрированной и дифференцированной внутренней организацией. И если национальные государства нуждались в действующих системах городов, то для самих городов наличие исправных рамок национального государства далеко не всегда являлось необходимостью. Ни отсутствие государственно-территориального основания, ни его относительная слабость не помешали развитию Гонконга – крупного колониального портового города, или Бейрута – неколониального приморского города на периферии Османской империи[991].

Бóльшая часть национальных городских систем была открыта для внешнего мира. Если национальное государство там, где оно существовало, в течение века приобрело значение главной организационной рамки для макроэкономики, в которой промышленные пространства городов играли все более важную роль, то самые крупные города были частью международных сетей торговли, миграции и коммуникаций. Говоря иначе, даже в эпоху национальных государств последние не обязательно были сильнее больших городов, которые служили накопителями и распределителями капитала, и не только национального, а также создавали условия, необходимые для существования «транснациональных» отношений. Развитие городов не является прямым следствием образования государств, так же как и не представляет собой эпифеномена индустриализации[992].

Уже в ранний период Нового времени сеть дальних связей была неизбежным фактором истории развития городов. Существовали регулярные торговые связи внутри Европы (в частности, c городами, где проходили ярмарки) и морское движение, сначала между портовыми городами Средиземноморья, а позже и между портами Атлантики, такими как Лиссабон, Севилья, Амстердам, Лондон, Нант или Бристоль, а через них – с портами на других континентах. Они поддерживали связи как с колониальными портовыми городами (Кейптаун, Бомбей, Макао, Батавия, Рио-де-Жанейро, Гавана), так и с гаванями, управляемыми независимыми правительствами (Стамбул, Занзибар, Сурат, Кантон, Нагасаки). Колониальные города, такие как Батавия и города Испаноамерики, в большинстве случаев представляли собой слегка модифицированные копии европейских городских ансамблей. По меньшей мере один город, основанный в колонии, отказался от функций передового плацдарма или придатка Европы и взял на себя ведущую роль в политике и культуре – Филадельфия. К 1760‑м годам этот город, которому исполнилось не более восьмидесяти лет, насчитывал 20 тысяч жителей и, будучи немногим больше Нью-Йорка, являлся одним из наиболее динамично развивающихся городов англоязычного мира. Его центр, в котором переплелись торговля, политика и культура, служил точкой соединения колонии Пенсильвания со всем Атлантическим пространством[993].