Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

На западе США такая система городов неожиданно появились в середине XIX столетия. В ее центре оказался Чикаго, переживший взрыв численности населения, выросшего с 30 тысяч в 1850 году до одного миллиона и ста тысяч жителей сорока годами позже[980]. Чикаго и другие города Среднего Запада возникли, как и города Австралии в это же время, буквально на пустом месте. Вдоль линии урбанного фронтира (urban frontier), продвигавшегося в западном направлении, города вырастали не по европейской модели – из сельских населенных пунктов; они закладывались как будущие узловые пункты торговли, прежде чем окружающая их местность начинала возделываться в сельскохозяйственных целях[981]. На западном побережье вдоль Тихого океана слабо связанные между собой поселения испанских миссионеров задавали географические основы для развития градостроения. Калифорния никогда не была местом обитания ковбоев и индейцев. В отсутствие базовых сельских структур доля городских жителей превысила здесь планку в 50 процентов уже в 1885 году, в то время, когда средняя величина по США в целом находилась на уровне 32 процентов[982]. Как таковой бум роста населения в абсолютных цифрах произошел позже. Еще в 1870‑х годах Лос-Анджелес производил впечатление мексиканского «пуэбло» и только потом превратился в «англо-американский» город с главным образом англоговорящим, протестантским и белокожим населением[983].

Наряду с быстрым ростом городов в центральных графствах Англии в ходе Промышленной революции впечатляющие примеры внезапного формирования целых городских «архипелагов» имели место на Среднем Западе США и юго-восточном побережье Австралии. Быстро разрастись при определенных обстоятельствах могли и сравнительно изолированные города. Под влиянием стремительно развивающейся экспортной экономики, развернувшейся на сельскохозяйственном фронтире, вырос Буэнос-Айрес, который в колониальной империи испанцев особой роли не играл. Его население увеличилось с 64 тысяч в 1836 году до одного миллиона пятисот семидесяти тысяч жителей в 1914‑м[984].

В Европе столь быстрый рост городского населения был крайне редким явлением. В период с 1800 по 1890 год к наиболее быстро растущим городам относились Берлин, Лейпциг, Глазго, Будапешт и Мюнхен, имевшие средний прирост населения порядка 8–11 процентов в год. Другие города, такие как Лондон, Париж и Москва, росли медленнее. Темпов роста, подобных городам Нового Света, даже среди относительно старых городов, имевших колониальное прошлое, в Европе никогда не было; в Нью-Йорке рост составил 47 процентов, а Филадельфии и Бостоне – 19 процентов[985]. Эта картина будет выглядеть несколько иначе, если сравнить ситуацию в первой и во второй половине XIX столетия по отдельности. В этом случае окажется, что рост самых крупных городов на Восточном побережье США во второй половине столетия несущественно отличался от темпов городского роста в Европе. Вообще повсюду в мире десятилетия, наступившие после 1850 года, стали апогеем притока людей в большие города. Включение соседних населенных пунктов в состав города увеличивало и его площади, и число жителей. Только в Англии, Шотландии и в несколько меньшей мере в Бельгии, Саксонии и во Франции бóльшие изменения в численности городского населения произошли в первой половине столетия, а не во второй. В Дании и Нидерландах доля городского населения в это время даже понизилась. Во второй половине века, вернее, в отрезок времени между 1850 и 1910 годами, был достигнут самый высокий темп роста городского населения в европейской истории[986]. В 1850 году в Европе было только два города-«миллионника» – Лондон и Париж; за ними следовала, с очень большим отрывом, группа городов с населением от 300 тысяч до 500 тысяч человек. К 1913 году этот разрыв уменьшился. Тогда уже тринадцать городов насчитывали более миллиона жителей: Лондон, Париж, Берлин, Санкт-Петербург, Вена, Москва, Манчестер, Бирмингем, Глазго, Стамбул, Гамбург, Будапешт и Ливерпуль[987].