Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

Планирование городского развития в XIX веке привлекало внимание именно потому, что оно не было рядовым явлением. Многие города на всех континентах чаще всего развивались стихийно. Так, например, происходило в Осаке, где меры, напоминающие городское планирование, впервые были приняты только в 1899 году[1204]. Возможность планового развития зависела от особых обстоятельств. Благоприятные условия для планирования города мог создать, например, опустошающий пожар – а мог и не создать. Предполагалось, что Москва после пожара 1812 года будет отстроена заново по плану, но в реальности порядка было меньше, чем в проекте. В большом пожаре 1790 года Мадрид потерял часть своего шарма архитектуры рококо, который незадолго до этого придал городу король Карл III. Это золотое время в Мадрид никогда не вернулось[1205]. Гамбург, наоборот, использовал шанс и реализовал преимущества городского планирования после пожара 1842 года. В 1871‑м году пожар стер с лица земли деловой квартал в Чикаго (но не фабричные здания). Позже город был отстроен заново и стал первой в мире столицей небоскребов[1206].

Стремительные темпы роста мегаполисов, с одной стороны, были способны сокрушить любые благие намерения администрации, все еще мыслящей барочными категориями; с другой стороны, они создавали все большую необходимость в организующем начале, способном внести порядок в разрастающиеся поселения. Необузданный рост Москвы привел к концентрации домов, садов и улиц, производивших на иногородних посетителей впечатление некоего хаоса, а не городского пространства. Реальный процесс урбанизации противоречил здесь всем существующим традициям градостроения, как модерным западным, так и российским[1207]. Подобная ситуация наблюдалась во многих других городах мира. Особенно резко планирование города менялось там, где на смену абсолютизму приходил новый режим, преследующий лишь неприкрытые частные интересы. Самым выразительным примером служит Мехико второй половины XIX столетия, когда закончился недолгий переходный период. После 1855 года, во время либерального правления Бенито Хуареса барочный облик города был безжалостно уничтожен. После отмены церковных привилегий это могло произойти безо всякого сопротивления. 1861‑й стал годом самых больших разрушений. За несколько месяцев были снесены десятки церковных зданий. Солдаты врывались внутрь и вырывали запрестольные образа, используя при этом тягу лошадей. Некоторые здания были спасены благодаря новому назначению: например, Национальная библиотека разместилась в переоборудованной под ее нужды церкви. Иконоборчество в крупном масштабе преследовало политические цели: либеральные интеллектуалы нации, только что получившей независимость, демонстрировали таким образом отказ от колониального прошлого, искусство которого считалось бледной копией европейского. На полвека раньше подобное произошло и во Франции, где внешний вид общественного пространства также подвергся радикальной секуляризации[1208].

Париж Османа и Нью-Дели Лаченса

Проектное градостроение было делом новым и осуществлялось в принципе в трех различных вариантах. Первый – хирургическое вмешательство в существующие городские центры и их радикальное преображение в соответствии с новой и всеохватной эстетической идеей. Таков метод Жоржа Османа. Сначала это была специфика Парижа, которую определяла политическая воля президента, впоследствии императора Луи Наполеона: модернизировать Францию, чтобы она опять стала европейским гегемоном, какой была при Наполеоне I. В 1853 году барон Жорж Осман, префект департамента Сена, был назначен директором общественных работ и в последующем наделен всеобъемлющими полномочиями и финансовыми средствами. В течение многих лет цели и методы его работы вызывали во Франции ожесточенные споры. Однако результаты доказали его правоту, и представления Османа о градостроении стали восприниматься как образец для подражания по всей Европе.