Возвращаясь к Европе, следует отметить, что с середины XVIII века и примерно до 1805 года она переживала вторую волну пристрастия к экзотической архитектуре. С небольшим запозданием это пристрастие затронуло и Северную Америку, став для нее, таким образом, первой волной экзотизма. В это время в приморском курортном городе Брайтоне возник так называемый Королевский павильон с «индийскими» куполами и минаретами, а неподалеку от него были выстроены прекрасные конюшни для чистокровных лошадей принца Уэльского – это помещение в восточном стиле сегодня используется как концертный зал[1191]
. Американский предприниматель в сфере шоу-бизнеса Финеас Тейлор Барнум предпринял попытку превзойти брайтонский павильон и возвел трехэтажное фантазийное здание «Иранистана» в «стиле Моголов». Эта изящная конструкция, строительство которой было завершено в 1848 году, через девять лет стала жертвой пожара. Иным «виллам в восточном стиле», построенным по другую сторону Атлантики, посчастливилось простоять дольше, демонстрируя и более удачные эстетические решения[1192]. Чаще, чем целые здания, возникали интерьеры «в восточном стиле» с мозаикой и плиткой, ажурными декоративными элементами из дерева и металла, напольными и настенными коврами. Места технического авангардизма, такие как вокзалы и водонапорные станции, украшались «мавританским» декором, и даже кладбища приобретали элементы экзотики. Китайские пагоды и деревянные японские арки были неотъемлемой частью городских парков[1193]. В отличие от подобных памятников Азии в Европе типичные европейские конные статуи властителей и полководцев никогда не вызывали отклика у азиатов. Всемирные выставки стали наглядной демонстрацией образцов архитектуры со всего мира или по крайней мере того, что таковыми считалось[1194]. Двум элементам явно выраженной «восточной» архитектуры удалось перерасти значение отдельного декоративного элемента, а именно базару и обелиску. Начиная с открытия на Западе первого торгового пассажа под названием «базар» в 1816 году и до современных торговых центров (Своя история была у обелисков. С тех пор как Европа эпохи Ренессанса открыла мудрость древних египтян, обелиск служил ее эстетически идеальным символом. Он в меньшей степени символизировал современный Восток, чем совершенство древней цивилизации, достигнутое в глубинах прошлого. Новшеством стала идея украшать обелисками – чуждыми местной культуре объектами – центральные в визуальном отношении места европейских мегаполисов. Если позднее американцы решили поступить просто, самостоятельно соорудив монументальный пятидесятиметровый обелиск в честь Вашингтона, открытый в 1885 году в одноименном городе, то империалистические державы XIX века придерживались мнения, что для их памятников необходимо раздобыть оригинальные египетские обелиски. Так, два древних памятника под названием «Иглы Клеопатры» были установлены в 1880 году в Лондоне на берегу Темзы, а годом позже – в Центральном парке Нью-Йорка. Непревзойденным образцом подобных акций было водружение огромного обелиска в Париже, в центре площади Согласия 25 октября 1836 года. Паша Египта Мухаммед Али преподнес этот монолит весом в 220 тонн в подарок французскому королю. Паша не особенно высоко ценил памятники искусства домусульманского периода и воспользовался случаем, чтобы доставить таким дипломатическим даром радость французам, которые со времен боевых действий Наполеона в долине Нила были хорошо знакомым с древностями региона. В конце концов, паша нуждался в поддержке Франции, чтобы осуществить свое стремление к независимости от верховного правителя – султана Османской империи.