«Революция – не званый обед», – написал в 1927 году молодой Мао Цзэдун, который знал об этом не понаслышке. То же самое можно сказать и об атлантических революциях. Ни одна из них не была мирной революцией, подобной той, что произошла в 1989–1991 годах между Эльбой и пустыней Гоби. Приводить здесь статистику бесполезно. Жертвы французского Террора 1793–1794 годов, численность которых по всей стране оценивается в 50 тысяч человек (добавьте к этому 150–200 тысяч погибших в гражданской войне в Вандее с 1793 по 1800 год)[697]
, следует учитывать наряду с более многочисленными жертвами европейских войн между 1792 и 1815 годами (включая ужасный террор всех сторон в Испании после 1808 года); сотнями тысяч погибших в Латинской Америке от восстания Тупака Амару в 1780 году до конца освободительных и гражданских войн, которые иногда велись как тотальные войны, сопровождавшиеся безудержным истреблением людей[698]; и теми, кто погиб в самом страшном революционном ведьмином котле эпохи – Сан-Доминго/Гаити, включая десятки тысяч простых солдат французских и британских экспедиционных армий, большинство из которых умерло от тропических болезней. Революцию Томаса Джефферсона и Джорджа Вашингтона справедливо считают менее кровавой в сравнении с революцией Максимилиана Робеспьера: в Америке не было аналога массового убийства людей, объявленных предателями народа. Тем не менее не следует забывать, что с точки зрения Великобритании американская война за независимость 1775–1781 годов потребовала такого уровня мобилизации, какого не было ни в одной из предыдущих войн Альбиона, – и это в некотором смысле делает ее первой модерной войной – и что она унесла около 25 тысяч жизней только со стороны повстанцев[699]. Война за независимость США породила больше беженцев и эмигрантов, чем вся Французская революция[700]. Однако в отличие, например, от Русско-турецкой войны, когда за один день в 1788 году тысячи турок были перебиты во время взятия портовой крепости Очаков, в период американской Войны за независимость не было массовых убийств мирных жителей. По сравнению с этим вторая четверть XIX века была относительно безобидным этапом в мировой истории, пока в 1850–1851 годах не началась великая резня во время восстания тайпинов в Китае.Положение Великобритании на великом атлантическом революционном поле весьма своеобразно. Начиная с 1763 года она была сильнейшей военной державой в Атлантическом регионе. Именно попытка Лондона привести в чувство строптивых жителей колоний вызвала цепную реакцию (если упростить линейно) последовавших одна за другой революций. Великобритания была вовлечена повсюду. Она вела войну против всех революций того времени, кроме латиноамериканских, но и здесь по крайней мере одна из первых британских военных акций – оккупация Буэнос-Айреса в июне 1806 года – имела далеко идущие мобилизующие последствия. И все это время британская политическая система оставалась неуязвимой и не дрогнула под ударами социальных протестов и подрывных действий как в сельской местности, так и в новых городах, выросших в период промышленной революции. В период с 1775 по 1815 год она осуществила самые крупные военные и экономические мобилизационные кампании за всю историю до Первой мировой войны и доказала свою состоятельность в отборе лидеров, приведя к власти чрезвычайно способных политиков, таких как Уильям Питт Младший (премьер-министр почти без перерыва с 1783 по 1806 год), опаснейший из противников Наполеона.
Так была ли Великобритания, которая в то же время переживала особенно быстрые социально-экономические изменения, консервативным полюсом покоя в мире, охваченном потрясениями?