Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Второй эпохи революций не было – за исключением бурных 1917–1923 годов, когда революции и восстания потрясли Россию, Германию, Ирландию, Египет, Испанию, Корею и Китай и возникло несколько новых государств в Европе и на Ближнем Востоке. Примерно в середине XIX века в разных частях мира произошли крупные вспышки коллективного насилия. Наиболее важными были революции 1848–1849 годов в Европе, Революция тайпинов в Китае (1850–1864), Великое восстание (Восстание сипаев) в Индии (1857–1859) и Гражданская война в США (1861–1865)[708]. Примерная одновременность этих событий в пределах семнадцатилетней временной полосы позволяет рассматривать их как своего рода революционный кластер. Похоже, что мир в целом пережил серьезный кризис. Глобальная взаимозависимость, как можно догадаться, стала более плотной с эпохи атлантических революций. Поэтому революционные события в разных частях света могли быть более тесно связаны друг с другом. Однако этого не произошло. Революционному кластеру середины века не хватало пространственной однородности революционной Атлантики. Революции в каждом случае оставались событийными контекстами субконтинентального масштаба, а не национальными событиями, так как революция 1848 года сразу вышла за пределы национальных границ, Индия и Китай в то время не были национальными государствами, а в США шаткое национальное единство было поставлено под вопрос. Поэтому для начала каждый кризис необходимо описать по отдельности.

1848–1849 годы в Европе

Европейские революции 1848–1849 годов повторили в своем развитии то, что произошло после французской Июльской революции 1830 года и было беспрецедентно для того времени: невероятно быстрое распространение протестного движения, охватившего очень разные политические среды во многих частях Европы[709]. Историки обычно любят пользоваться натуралистическим образом пожара или лесного огня, который, конечно, ничего не объясняет и не может заменить более точного исследования механики реакции. В любом случае на этот раз революция не распространялась в другие страны армиями революционного государства, как это было после 1792 года. Новости, часто просто слухи, провоцировали революционные действия в ответ на объективные проблемные ситуации. Это могло произойти так быстро потому, что многие люди уже с осени 1847 года ожидали революционной вспышки. При этом был задействован репертуар риторики, драматизации и форм действия – таких, например, как строительство баррикад, этого средства уличных боев, ставшего символом революций, – который существовал с 1789 года[710] и в 1830‑м был возрожден в политической культуре Западной и Южной Европы. Со своей стороны, приверженцы существующего строя тоже считали, что им с 1789 и 1830 годов известно, как «работает» революция, и они соответствующим образом к ней готовились. Поначалу революционные центры чутко реагировали друг на друга, однако это продолжалось недолго. Революции локализовались, приняли свою особую констелляцию власти и идеологическую окраску, и каждая пошла своим путем, не оказывая существенной помощи другой. Тем не менее они остаются частями синхронного эпохального контекста, и их можно сравнивать друг с другом[711]. Отдельные революции не слились в единую великую европейскую революцию 1848–1849 годов, но Европа стала «коммуникационным пространством», «масштабным единством действий» в такой степени, которая в последний раз наблюдалась во время наполеоновских войн[712]. Отдельные места и конкретные события, даже если они часто «подразумевались» локально, были встроены в европейские контексты и горизонты; политические идеи, мифы и героические образы циркулировали по всей Европе[713].