Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Еще в середине XIX столетия, то есть много лет спустя после Французской революции, монархия оставалась преобладающей формой государственного устройства в мире. Императоры и короли правили на всех континентах. Европейские республики, появившиеся в раннее Новое время и в эпоху революций, исчезли под натиском новой и последней «монархизации»[809]. Если, как утверждают, казнь Людовика XVI лишила почвы монархию как форму политической организации и политического сознания, то ее еще ожидала долгая и счастливая агония. После 1815 года среди всех крупных европейских государств только в Швейцарии не было монархического строя. Монархические чувства культивировались вплоть до Австралии, где до 1954 года не появлялся ни один правящий британский монарх (зато начиная с 1867 года ее посетила целая череда принцев), поэтому в 1901 году, когда австралийские колонии объединились в федерацию, никто и не думал о республиканском варианте правления[810]. Существовали правители с несколькими тысячами или с сотнями миллионов подданных; лично правившие самодержцы и монархи, вынужденные довольствоваться чисто церемониальной ролью. Общими для царька в Гималаях или на острове в южной части Тихого океана и венценосными главами государств в Лондоне или в Санкт-Петербурге были прежде всего две вещи: во-первых, династическая легитимация власти, делавшая титул царя, короля или императора наследуемым, а во-вторых – аура трона, которая обеспечивала занимавшему его лицу определенное уважение и почитание независимо от его личных качеств.

Монархия в колониальной революции

За ярлыками «монархия» и «королевство» скрывалось огромное множество форм политического устройства. Даже структурно похожие случаи отличались друг от друга тем, как институт монархии был встроен в ту или иную культуру. В России самодержавно правившие цари до самого конца династии Романовых тщательно поддерживали свой сакральный статус, последний царь Николай II особенно торжественно демонстрировал единение в набожности всемогущего императора и русского народа[811]; тогда как во Франции или Бельгии после 1830 года монархам оставалась лишь будничная роль короля-гражданина. Русская православная церковь горячо пропагандировала святость царя, в римско-католических странах церковь была более сдержанной; в протестантизме существовало только понятие государственной церкви, скорее абстрактное. Прекрасным примером монархического разнообразия является Юго-Восточная Азия. Там к началу XIX века были представлены:

• буддийские королевства в Бирме, Камбодже и Сиаме, в которых монархи жили в замкнутом мире дворца и, имея весьма могущественных советников и множество протокольных обязанностей, почти не могли проявлять политическую инициативу;

• вьетнамская империя, устроенная по китайскому образцу, в которой правитель возглавлял сложную пирамиду чиновничьего аппарата и по традиции рассматривал соседние народы как «варваров», которых нужно приобщать к цивилизации;

• мусульманские султаны в полицентричном Малайском регионе; их положение по отношению к окружению было куда менее возвышенным, чем у правителей соседних стран, и они с меньшей помпой управляли своими столицами, расположенными, как правило, на побережье океана или на берегах рек, и прилегающими территориями;

• нельзя забывать и европейских губернаторов колоний, прежде всего в Маниле и Батавии: они выступали как представители европейских монархов и, даже если это были представители скромных республикански настроенных Нидерландов, пытались демонстрировать монархическую помпезность[812].

Наряду с революциями главнейшим врагом монархии в XIX веке стало европейское колониальное господство. По всему миру европейцы уничтожали местную королевскую власть и если не устраняли полностью, то ослабляли ее. Это было самым распространенным следствием европейских колониальных вторжений. Местные монархи получали протекцию. Им оставляли большую часть их доходов, гарантировали сохранение их прежнего образа жизни и оставляли те религиозные роли, которые они играли. В то же время ограничивали их политические полномочия, лишали права командования собственной армией и изымали традиционные привилегии в судопроизводстве, например принятие решений о жизни и смерти своих подданных. Продолжительный процесс подчинения неевропейских королей (или вождей) непрямому господству завершился незадолго до Первой мировой войны. Марокканский султанат в 1912 году был последней серьезной монархией, которой оставили ее ранг и достоинство, но подчинили колониальному резиденту[813]. Насчет того, будет ли колониальная держава осуществлять свою власть напрямую или косвенно, никогда не существовало каких-либо общих принципов или общего стратегического плана. Путь, который выбирало деспотичное колониальное правительство, зависел в каждом конкретном случае от местных условий[814].