Министры в монархических системах также могли получать практически неограниченные полномочия, коими обладали, например, кардинал Ришелье во Франции в XVII веке или маркиз Помбал в Португалии в шестидесятых годах XVIII века. Но все они зависели от благосклонности правителя, каким бы слабым он ни был.
Диктатуры
представляют собой постреволюционные системы или системы, возникшие из республик, в которых один человек, зачастую окруженный малой группой помощников или нижестоящих влиятельных лиц, имеет те же возможности, что и абсолютный монарх. Единственное, чего ему не хватает, это санкционирования своей власти посредством традиции, династической легитимации или религиозного посвящения. Диктатор (тип власти, известный в Европе еще с античных времен) держится у власти за счет насилия или угрозы насилия, а также за счет того, что он заботится о клиентеле, которая бывает различного размера. Ему необходим контроль над вооруженными силами и полицией, которые при таком режиме благоденствуют. Он присваивает себе право оставаться в должности пожизненно и должен следить за тем, чтобы те обстоятельства, которые помогли ему прийти к власти (переворот или аккламация), были трансформированы в прочные институты. После Наполеона I примеры такого устройства в Европе встречались редко. Ближе всего к этому типу были фельдмаршал (позже герцог) Хуан Карлос де Салданья, который с 1823 года и до своей смерти в 1876‑м вмешивался в португальскую политику, но в долгосрочной перспективе в большей степени работал на построение «олигархической демократии»[799], чем на приобретение личной власти. Только после большевистской революции 1917 года и с началом новой формы партийной диктатуры, а также с приходом к власти правых в Италии в 1922 году (Бенито Муссолини) и в Испании в 1923‑м (Мигель Примо де Ривера) на европейском континенте началась эпоха диктатуры. В том же столетии это произошло и в неколониальной Азии (Иран, Китай). В XIX веке единственной ареной для диктаторов была Испанская Америка. Характерный экземпляр этого вида – Порфирио Диас, президент Мексики с 1876 по 1911 год, человек, выведший Мексику из заколдованного круга политической нестабильности и экономической стагнации. При этом он, однако, сократил до минимума участие населения в принятии политических решений и парализовал общественную жизнь. Дон Порфирио не был военным диктатором или тираном-убийцей – как Хуан Мануэль де Росас, правивший Аргентиной с 1829 по 1852 год (с особенной жестокостью с 1839 по 1842 год) с помощью тайной полиции, шпионской организации и эскадронов смерти[800]; не был типичным южно- или центральноамериканским каудильо, то есть враждебным по отношению к любым институтам и не заинтересованным в экономическом развитии силовым предпринимателем, который прежде всего набивает карманы своих ближайших приверженцев и настойчиво предлагает крупным собственникам свою «защиту». В противоположность типичному каудильо Диас был прямо-таки одержим стабильностью, но не стремился трансформировать свой хорошо отлаженный, зависящий только от него механизм патронажа в устойчивый к кризисам государственный аппарат[801]. Еще одним сильным президентом из военных был Хулио Аргентино Рока в Аргентине. Он проявлял бóльшую дальновидность, повысил эффективность политической системы своей страны введением партийной и выборной системы в 1880‑х и 1890‑х годах и подготовил ее к элитарной «демократии»[802].В конституционных монархиях
, по крайней мере в форме, которую этот тип правления принял к 1900 году, посредством письменной конституции в определенной мере предусматривалось представительство и участие парламента в управлении. Тем не менее парламент не мог распустить созванное монархом правительство. Органы исполнительной власти образовывались не из представителей парламента и не были ему подотчетны. Монарх играл сравнительно активную роль и часто выступал в качестве третейского судьи между многочисленными неофициальными властными группами, на которые распадалась политическая элита. Политические системы такого типа существовали, к примеру, в Германской империи; в Японии, чья конституция 1889 года во многом была скопирована с германской конституции 1871‑го; а также с 1860‑х годов в Австро-Венгрии, где парламент имел значительно меньше функций, чем в Германской империи, что среди прочего было следствием сильной этнической раздробленности населения.