Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Глубокие следы в Европе оставил ужас перед революционным террором 1793–1794 годов. Даже те из имущих, кто был против абсолютизма властей любой масти, в том числе и постреволюционного наполеоновского неоабсолютизма, ничего не опасались так, как анархии и власти толпы, и принимали превентивные меры. Но все же единожды явленный миру двойной идеал – воплощения в политике во всей возможной полноте воли избирателей и принципиальной сменяемости любого рода правительства суверенным «народом» – остался стандартом, по которому так или иначе ориентировалась вся политика. Это и было собственно новым в XIX веке: революция политических ожиданий и страхов. Борьба за политический строй получила новую динамику. Центральным в политике перестал быть вопрос, насколько справедлив правитель и как оптимально обеспечить прежние права своей статусной группы. Теперь речь шла о том, кто и в какой степени может и должен участвовать в принятии решений об общем благе.

До сих пор бывает сложно сказать, насколько «демократична» та или иная страна[854]. Часто трудно различить демократический фасад и менее демократическую реальность. Кроме того, иногда критерии смешиваются непонятным образом, например формальный (закрепленные в законодательстве шансы граждан на участие в политической жизни) и human rights record (фактическое положение дел в области прав человека, которое ныне часто является предпочитаемым критерием морального качества политического строя). Огромный и размытый вопрос о демократии применительно к XIX веку можно разделить на несколько аспектов. При этом разумно использовать понятие «демократия» в широком значении. Если подходить со строгой меркой и постулировать в качестве условия демократии всеобщее и равное избирательное право для женщин, то в Европе XIX века не найдется ни одного демократического государства, а если выбрать такой, с сегодняшней точки зрения не слишком строгий, критерий, как наличие активного избирательного права более чем у 45 процентов взрослого мужского населения, то в 1890 году ему удовлетворяла бы лишь небольшая часть европейских стран[855].

Правовое государство и общественность

До всякого либерального ограничения власти в политической системе должен – логически и исторически – существовать идеал правового государства. При любом политическом строе, в любом культурном контексте защита индивида от административного произвола считается особо ценным благом: господство должно осуществляться не посредством одних лишь актов произвола, а в соответствии с общеизвестными, в идеале даже действующими равным образом для всех законами. Некоторые из этих законов, прежде всего законы религиозно санкционированные, должны быть таковы, чтобы даже самый могущественный властитель не мог их изменять, а наоборот, сам им подчинялся. Эта идея ограничения власти правом не является европейским изобретением. Ее, например, можно уже в очень ранние периоды обнаружить в Китае и в исламском мире. Но особенно требовательное, фактически осуществленное в политической практике страны и становящееся все более само собой разумеющимся представление о верховенстве закона сформировалось в Англии. Суть этой английской концепции, полностью разработанной к середине XVIII века, составляют три пункта:

a) независимость судебной власти, осуществляемой юристами, которые организованы в самовоспроизводяющуюся корпорацию и культивируют традиционное юридическое знание (common law);

b) принципиальная возможность подавать в суд иски против административных мер правительства;

c) соблюдение в парламентском законодательстве и в практике судопроизводства таких индивидуальных прав и свобод, как право на неприкосновенность личности и собственности, а также свобода печати[856].

На Европейском континенте похожая правовая культура распространилась позднее. Здесь об основных правах человека говорили намного меньше и намного позже, чем в британском цивилизационном ареале. Под «правовым государством» в начале XIX века изначально подразумевали независимость судебной власти, понимаемую как несменяемость судей и публичная прозрачность правовой ситуации, а также законность всех административных действий. Прежде всего законом была защищена собственность.