Политические движения и гражданские объединения могли быть школами демократизации, учебными аудиториями взаимного общения безотносительно к статусу собеседников не только в США и в Великобритании. Требования равенства часто формулировались и усваивались в социальном общении первоначально в средах, группах и организациях, в которых сосуществовали объективно
равные. После этого такие требования можно было выдвинуть с бóльшим успехом на более крупных и более конфликтных политических аренах. В этом состояло политическое ядро социализма и родственных ему низовых (grassroot) движений. Так, есть основания полагать, что раннюю немецкую социал-демократию следует рассматривать не как политическую партию в сегодняшнем смысле, а как движение ассоциаций[891]. Социализм стал новым языком солидарности непривилегированных слоев населения, который появился, когда сословные механизмы безопасности нижних слоев исчезли, а политически аморфное существование неорганизованной бедноты стало восприниматься как неадекватное. Институционализированный социализм до его большевизации в путчистскую авангардную партию обозначал как коллективное представление интересов в классовой борьбе, так и одновременно практику демократии. Европейский социализм представлял собой демократизирующую силу. Это объединяло домарксистский или утопический ранний социализм, представленный, например, Робертом Оуэном, Шарлем Фурье или Пьером-Жозефом Прудоном, с ненасильственной разновидностью анархизма (особенно у русского князя, швейцарского эмигранта Петра Кропоткина[892]), а также с большей частью (тогда марксистских) партий, которые объединились в 1889 году во Второй Интернационал. Первоначальные идеалы экономической децентрализации, взаимопомощи, производственных товариществ и иногда даже образа жизни посредством коммун без буржуазной частной собственности к 1900 году поблекли. Однако стремление членов партий и профсоюзов выражать через них свои пожелания и представления осталось неизменным. Последние играли вовне роль представителей интересов, изнутри же оставались внушающими доверие солидарными сообществами. Несмотря на то что до 1914 года ни в одной стране Европы партии рабочих движений не приходили к власти, процессы демократизации после Первой мировой войны были не в последнюю очередь подготовлены развитием демократического менталитета во многих течениях европейского социализма в XIX веке. Еще до войны в Европе и в британских доминионах непрерывно усиливалась социал-демократия, которая в значительной степени порвала с марксистскими ожиданиями революции. В Германии это проявилось в форме «ревизионизма» Эдуарда Бернштейна и его соратников. В Великобритании они были близки к «новому либерализму», который в отличие от старого либерализма больше не считал социальный вопрос досадным злом, а поставил его в центр своей политики[893]. Социальный либерализм и демократический социализм сошлись под знаком реформистского понимания политики, – но лишь в некоторых странах Центральной, Западной и Северной Европы, а не в условиях российского самодержавия, которое практически навязывало своим противникам революционную радикализацию, и не в США, где организованный социализм не играл никакой роли, а интеллектуальное сближение между либеральным и умеренно социалистическим мышлением привело к политическим последствиям лишь при «новом курсе» 1930‑х годов[894].