Новым – вне Англии с ее старинной парламентской традицией – было в XIX веке представление об однородном всеобщем представительстве нации в центральном парламенте. Неслыханной до сих пор также была вторая идея, а именно что практика представительства не только может отражать существующую иерархию, но и посредством избирательного законодательства можно изменять сами социальные отношения. Важность таких масштабных вопросов не должна, впрочем, уводить наше внимание в сторону от событий субнационального уровня. Для большинства людей политическое регулирование их повседневной жизни важнее, чем высокая политика в далекой столице. Местное самоуправление было более разнообразным, чем организация государственной политической системы. Оно могло находиться – по английской модели – в руках патриархальных мировых судей (Justices of the Peace
) из местного верхнего слоя, или – по наполеоновской модели – координироваться функционерами из центрального госаппарата, или осуществляться американским путем, которым так восхищался Токвиль, то есть в рамках локальной низовой демократии. Там, где централизованное государство (если оно имелось) не вмешивалось или где его возможностей не хватало, всегда открывались пространства для принятия решений на основе достижения консенсуса делиберативным, то есть демократическим путем. Это могло – как в России – происходить в крестьянских общинах, которые должны были договариваться внутри себя о перераспределении наделов и об использовании общинной земли. Примерно так же обстояло дело в демократии локальных групп элит с небольшой внутренней иерархизацией, будь то ганзейские сенаты, неофициальные, то есть не признанные государством легитимными (но также и не преследуемые как незаконные) совещания сирийской знати в Османской империи или городской совет в китайской части Шанхая, который в 1905 году был основан как первое учреждение в китайской истории, формально работавшее по демократической модели[882].В первые годы существования США политическая деятельность там, особенно в городах востока страны, также имела элитарно-патрицианский характер. Благодаря «Джексоновской революции» 1830‑х годов победила новая концепция демократии. Политически ответственным гражданином был уже не собственник, не землевладелец, как прежде. Старое, взятое из европейского республиканизма представление, будто только собственность гарантирует независимость и служит квалификацией для разумного политического суждения, было отвергнуто; автономия гражданина должна была впредь основываться на владении собой. Так возникла новая форма демократии. Имущественный ценз как условие для активной гражданской роли в значительной степени исчез. Необычно высокая явка избирателей (часто свыше 80%) служила признаком той энергии, которая теперь вкладывалась в политику. Как констатировал во время своей исследовательской поездки по Америке молодой французский судья Алексис де Токвиль, главной ареной такого вида политики был не Вашингтон. Свою силу она получала от самоуправления локальных сообществ, которые самостоятельно выбирали себе в том числе представителей государственной власти (судей, шерифов и так далее), – радикальная альтернатива авторитарному централизму, практиковавшемуся Наполеоном в Западной Европе. Как заметил Токвиль, этот вид демократии означал намного больше, чем просто избирательное право. Это была социальная
инновация, придававшая принципу равенства, который французские революционеры сформулировали абстрактно и негативно – как отмену сословных привилегий, – положительное значение: коллектив граждан, возникающий в силу равенства их личных прав, сам себе присваивает полномочия власти. Противоречие между свободой и равенством, которое Токвиль диагностировал с точки зрения либерального европейского аристократа, не являлось проблемой для большинства (белокожих) американцев того времени. То, что позже в Европе назовут «массовой демократией», возникло в США уже в 1820–1830‑х годах[883]. Однако ее демократическая эффективность частично была ослаблена характерным для США федерализмом, то есть территориальной стороной конституции. Насколько представителен в таком случае Конгресс? Еще на раннем этапе «секционные» интересы столкнулись друг с другом: рабовладельческие штаты против штатов свободных. Почти до самой Гражданской войны в национальной политике доминировали рабовладельческие штаты, и в этом отношении США в целом представляли собой рабовладельческую республику. Рабовладельческие штаты – с используемой в 1836–1844 годах политикой затыкания ртов, которая практиковалась в палате представителей и в зародыше уничтожала любые дебаты о рабстве до закона Канзас-Небраски 1854 года, – постоянно преобладали. Благодаря «правилу трех пятых» они располагали структурным большинством: при распределении прямых налогов и мест в палате представителей три пятых рабов добавлялись к общему числу свободных людей[884].