Даже накануне Первой мировой войны демократия, регулируемая конституцией, существовала только в очень немногих местах мира. Ее не было даже в крупных республиканских государствах, таких как Китай или Мексика. Гораздо более широкое распространение получило государство не как арена участия граждан в управлении страной, а как орган, осуществляющий господство[895]
. «Государству» можно дать и узкое, и широкое определение. Многие небольшие сообщества в мире были «безгосударственными» в том смысле, что здесь в штате у правителя не было предусмотрено даже помощников. В других случаях такой небольшой штат существовал, однако он был неустойчивым и без институционального деления. В этих случаях шансы организовать что-то вроде «государственных задач» на достаточно регулярной основе оставались минимальными. Роль государства была слабо выражена не только в таких обществах, которые на языке конца XIX века назывались «примитивными». В США – в некоторых отношениях политически особенно модерном обществе – также не особо хотели слышать о государстве в европейском понимании, то есть как о начальстве, требующем повиновения. Американские граждане считали, что любой авторитет, не узаконенный заявленной волей избирателей, они оставили в прошлом. Американское правительство (Более узкое определение государства подчеркивает концептуальное различие между «государством» и «обществом». Это модерная концепция, которая расходится с более старой политической теорией Европы и аналогичными концепциями во многих других частях мира постольку, поскольку отходит от патриархальной идеи или, лучше сказать, картины государства как домохозяйства или тела, которым управляет голова. Если государство и общество, как различные сферы, отделены друг от друга, страну в целом уже невозможно воспринимать как одну большую семью. Точка зрения, при которой правитель представляется заботливым, карающим и уважаемым главой семьи, – ее яростно критиковал и в конечном счете дискредитировал Джон Локк в своем первом «Трактате о правлении» (1689) – уже отступала в Европе XVIII века, но все еще держалась, например, в государственной риторике позднего императорского Китая.