Может быть, ни в одной стране, кроме прусской Германии, воинская обязанность не получила такого большого значения, как в Японии. Принципиально отличаясь от этнически разнородных армий крупных континентальных империй, японская армия с 1873 года была организована на основе общей воинской обязанности (три года в войсках, четыре года – в резерве) по французскому образцу, то есть с возможностью откупиться от военной службы, и стала национальной армией. В отличие от всех других случаев введения воинской обязанности, эта мера получила в Японии действительно революционное значение. Военный реформатор Мэйдзи Ямагата Аритомо выступал против превращения прежних самураев в неофеодальное профессиональное войско. С образованием призывной армии такого автономного рыцарства следовало избегать, одновременно используя шанс привязать население к новому режиму и использовать его активность для достижения национальных целей. Престиж военных бесконечно вырос после побед 1895 и 1905 годов. Японский милитаризм в начале XX века являлся не столько продолжением старых военных традиций, сколько следствием нового начала, основанного на французских и прусских моделях[937]
. Всеобщая воинская повинность сделала военных заметными в гражданской жизни мирного времени.Формирование военного слоя было результатом мобилизации и дисциплинаризации определенной группы населения. В мирное время за общий порядок и дисциплину отвечали уголовное правосудие и полиция, и только во время революционных волнений, а также в деревне (как в России), где плотность полиции чаще всего была меньше, чем в городе, подключалась армия. Государства в Европе, раньше, чем где-либо в мире, в течение XIX века отказались от зрелищных актов общественного уголовного правосудия, от театра ужасов и устрашения посредством ритуальных казней. Рост значения гуманизма постепенно сделал такие практики нетерпимыми; в середине века они исчезли в западной части Европы: после 1863 года – в немецких странах, после 1868 года – в Великобритании[938]
. Всюду, где государственный палач как мастер своего дела, развлекающий публику, исчезал из общественного поля, заканчивалась глобальная домодерная фаза развития системы наказаний. Публичные смертные казни противоречили в целом и логике рынка – во многих городах соседство с местами казни снижало цену на недвижимость. Однако несмертельные формы государственного насилия, столь же немыслимые сегодня в Европе, продолжали существовать. Император Николай I в 1845 году запретил публичное наказание кнутом; однако практика эта оставалась настолько широко распространенной, что вплоть до конца столетия давала почву для протестов гуманитарным активистам, а также националистам, которые опасались, что Россия рискует своим авторитетом «цивилизованной» страны[939].Более интенсивное присутствие органов правопорядка в жизни общества дало государству в руки средства, альтернативные устрашению. XIX век стал пионером в развитии полиции. Франция – первая страна Европы, в которой на постоянной основе действовали агенты полиции под управлением центрального правительства. Так было уже в 1700 году[940]
. В Великобритании полицейская система возникла в 1820 году, начиная с Лондона; при этом в колониях контроля было больше, чем на континенте. Лишь в 1848 году полиция Берлина получила форму, ставшую признаком ее превращения в узнаваемую силу. За государственный контроль в деревне отвечала особая жандармерия – возникшая во Франции инстанция порядка, имевшая важное значение во время революции. В конце 1790‑х годов она получила особую организацию и послужила для остальной Европы моделью, которую копировали во всей Наполеоновской империи и за ее пределами. Жандармерия была одним из наиболее важных политических предметов экспорта Франции в течение всего XIX века[941]. Полиция и жандармерия стали самым долговечным наследием Наполеоновской империи. Правительства Реставрации с готовностью заимствовали его от своих предшественников.