Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Вольфганг Райнхард придал дискуссии об историческом месте национального государства другое направление, предложив параллельно с такими теоретиками национализма, как Джон Брейи или Эрик Хобсбаум, формулировку: «Нация была зависимой, а государственная власть – независимой переменной исторического развития»[264]. Следовательно, национальное государство, которое Райнхард усматривает лишь с XIX века[265], не было практически неизбежным результатом массового формирования сознания и идентичности снизу, – это продукт сконцентрированной воли властей сверху[266]. Национальное государство в этом понимании – не государственная оболочка данной нации. Это проект государственного аппарата и властных элит, а также, добавим, революционных или антиколониальных контрэлит. Национальное государство создается на основе уже имеющегося национального чувства, но инструментализирует его ради политики образования нации. Эта политика ставит перед собой цель создать одновременно многое: самодостаточное экономическое пространство, дееспособного актора международной политики, а иногда также гомогенную культуру с собственными символами и ценностями[267]. Поэтому существуют не только нации в поиске собственного национального государства, но и, наоборот, национальные государства в поиске идеальной нации, c которой в идеальном случае они смогут сплавиться. Как верно замечает Вольфганг Райнхард, большинство государств, которые ныне называют себя национальными, в действительности являются мультинациональными со значительной долей меньшинств, объединяющихся по крайней мере на дополитическом уровне[268]. Эти меньшинства отличаются друг от друга прежде всего тем, ставят ли их политические лидеры под сомнение существование единого государства, как в случае басков или тамилов, или довольствуются частичной автономией, как шотландцы, каталонцы или франко-канадцы. Такие меньшинства были «народностями» и «нациями» (в понимании того времени) больших империй. Полиэтничность всех империй перешла и в национальные государства, в том числе в молодые государства XIX века, даже если они пытались скрыть это за гомогенизирующими дискурсами.

Где они, эти национальные государства, которые якобы определили характер XIX века? Взглянув на карту мира, мы видим скорее империи, нежели такие национальные государства[269]. В 1900 году никто не мог спрогнозировать предстоящий конец имперской эпохи. После Первой мировой войны, которая уничтожила три империи – Османскую, империю Гогенцоллернов и Габсбургское многонациональное государство, – имперская эпоха продолжилась. Все западноевропейские колониальные государства, как и небольшая, сконцентрированная на Филиппинах колониальная империя США, выстояли и достигли по большей части лишь в 1920–1930‑х годах вершины своего экономического и ментального значения для метрополий. Новой Советской власти за несколько лет удалось восстановить кавказский и среднеазиатский пояс бывшей Российской империи. Япония, Италия и – на очень краткий срок – национал-социалистическая Германия создали новые империи, которые имитировали и в карикатурном виде повторяли империи прежние. Закончилась имперская эпоха лишь после большой волны деколонизации между Суэцким кризисом 1956 года и концом войны в Алжире 1962 года.