Напротив, проще решить, когда общество становится дееспособным на международной арене, то есть когда принимается внешняя форма национального государства. Государство в условиях международного порядка и конвенций XIX и XX веков могло только тогда считаться национальным, когда оно было признано в качестве независимого субъекта большинством в сообществе государств. Эта западная концепция суверенитета – необходимое, но не достаточное условие для реализованной национальной государственности. Не каждая внешнеполитическая власть является также национальным государством. Это абсолютизировало бы взгляд извне, и тогда Бавария 1850 года тоже должна была бы считаться национальным государством. Но как необходимое основное условие такой критерий необходим: национального государства, которое не имело бы собственной армии и дипломатии и которое при заключении международно-правовых договоров не принималось бы в качестве партнера, не существует. Игроков на международной арене в XIX веке было меньше, чем обществ, за которыми признавалось более или менее успешное общественное и культурное национальное строительство. Хотя на рубеже XIX–XX веков контролируемая Россией Польша, Венгрия в Габсбургской империи или Ирландия в Великобритании имели многие признаки национального строительства, их нельзя было считать национальными государствами. Они стали ими только после конца Первой мировой войны – периода революционных перемен в национально-государственном освобождении, который затмил собой все, что мог предложить «век национальных государств». Во второй половине XX века, наоборот, многие признанные вовне суверенными государства представляли собой неустойчивые квазигосударства без институциональных и культурных связей.
Национальные государства возникали в XIX веке тремя различными способами: 1) благодаря революционному обретению самостоятельности колоний; 2) гегемониальным объединением; 3) через эволюционную автономизацию[272]
. Им соответствуют три формы национализма в классификации Джона Брейи: антиколониальный, объединительный и сепаратистский национализм[273].Большинство новых государств календарного XIX века возникли уже в его первой четверти. Они были продуктами переходного времени и родились в конце одного из атлантических революционных циклов[274]
. Эта первая волна деколонизации была частью трансатлантической цепной реакции, которая началась почти одновременными, но не связанными друг с другом процессами усиления централизующего вмешательства в 1760‑х годах Лондона и Мадрида в дела их американских колоний[275]. Реакция североамериканцев последовала незамедлительно, испаноамериканцев – с некоторой задержкой. Когда она началась в виде открытого бунта в Рио-де-ла-Плата и Мексике, появились новые предпосылки: пример США, но прежде всего – крах испанской монархии в 1808 году как следствие вторжения Наполеона на Пиренейский полуостров, которое, в свою очередь, было результатом нацеленной с самого начала на военную экспансию Французской революции. Еще более раннее и прямое воздействие революция 1789 года имела на остров Эспаньола. Там в колонии Сан-Доминго уже в 1792 году началась революция свободного цветного населения (В Бразилии все развивалось менее революционно. Здесь креольские элиты не порвали с нелюбимым имперским центром. Португальской династии в 1807 году удалось сбежать от Наполеона в свою главную колонию. После поражения Наполеона регент Дон Жоао (позднее Жуан VI) решил остаться в Бразилии, возвел Бразилию в ранг королевства и с 1816 года правил в качестве короля Португалией, Бразилией и Алгарве (южная провинция Португалии). После возвращения короля в Европу его сын остался принцем-регентом и в 1822 году провозгласил себя императором Педру I в независимой, но мирно отделившейся от метрополии Бразилии. Лишь в 1889 году самая большая по численности населения страна Латинской Америки стала республикой.