Наконец, еще одним расовым мотивом стала новая интерпретация древнего первопредка, Желтого императора. Из мифического культурного героя он стал биологическим предком «китайской расы» – мотив, который в Китае, впрочем, никогда не получил того же значения, которое имела параллельная стилизация генеалогии императоров в Японии, ставшая одной из важнейших опор культа императора начиная с эпохи Мэйдзи. Китайский пример показывает, что возникшее среди европейцев расовое мышление нелегко было навязать другим обществам, которые сами не произвели на свет ничего похожего, и что оно не могло проникнуть в эти общества само по себе. Требовались определенные группы вне Европы, как правило ограниченный круг интеллектуалов, которые знакомились с этим мышлением, брали его на вооружение, переформулировали и применяли для своих целей. Трансграничную мобильность расовый дискурс обрел только тогда, когда он был сформулирован в универсалистских идиомах естествознания, получив тем самым ауру объективной непогрешимости. Подобная мобильность, в свою очередь, предполагала своеобразный климат общественного мнения рубежа XIX–XX веков, когда даже чернокожие американские борцы за гражданские права и (прото)панафриканисты мыслили в категориях «расовых» различий как само собой разумеющихся и основывали свои политические проекты на допущении единства того, что тогда называлось
4. Антисемитизм
Прототипическими аутсайдерами европейских обществ раннего Нового времени были евреи. Их историю в XIX веке можно рассказывать и интерпретировать в разных ключах, она требует дифференциации в зависимости от места и времени.
Она вела к эмансипации, то есть улучшению правовой ситуации или даже уравнению в правах евреев, поскольку просвещенные и либеральные силы в правительствах западноевропейских стран по собственному почину поддерживали эти усилия. Прежде всего в Германии и Франции в эмансипации евреев видели управляемый государством процесс их «приобщения к цивилизации» и интеграции. В сочетании таких внутренних и внешних импульсов все бóльшая часть населения иудейского вероисповедания получала возможность воспользоваться новыми экономическими шансами в модернизирующейся Европе[715]
. Во всей Европе западнее Российской империи пали стены гетто, за которыми до сих пор жили евреи. Открылись карьерные возможности в экономике и «свободных профессиях», тогда как государственная служба еще долго оставалась намного менее достижимой. Активное и успешное меньшинство в возникающих европейских буржуазных слоях составляли иудеи. Еврей Бенджамин Дизраэли стал премьер-министром ведущей мировой державы, приняв титул графа Биконсфилда. Мужчины еврейского происхождения, часть которых крестилась, достигали ведущих позиций в культурной жизни континента: Феликс Мендельсон-Бартольди – композитор и дирижер с европейской известностью; Джакомо Мейербер в эпоху между уходом Россини и восхождением звезды Верди был королем европейских оперных сцен; Жак Оффенбах стал творцом новой художественной формы сатирической оперетты и одновременно создал лучшие ее образцы.Старая, преимущественно религиозно мотивированная вражда не исчезла одномоментно. Даже выдающиеся деятели искусства сталкивались с отвержением и антипатией. Наиболее уязвимым оказалось положение бедных евреев в сельской местности. По-прежнему случались антиеврейские инциденты. Однако со второй трети XIX века их количество, в Германии например, стало уменьшаться. Никогда до сих пор евреи Западной Европы не чувствовали себя в такой безопасности, как в десятилетия середины XIX века. В отличие от «придворных евреев» раннего Нового времени, их охраняла теперь не личная защита переменчивого в своих настроениях владыки, но право.