Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура

Помимо промышленности, другим, нередко упускаемым из виду источником умножения богатства было освоение новых земельных резервов на фронтирах всех континентов: на Среднем Западе США и в Аргентине, в Казахстане и в Бирме. Оно также связано с особыми проекциями модерности: не всякая модерность мыслилась промышленной. Произошла своего рода аграрная революция, которая, прежде всего в Англии, предшествовала промышленной революции. Позднее, одновременно с неспешно распространявшейся индустриализацией, шла гораздо более масштабная экстенсификация землепользования, которая на некоторых фронтирах была связана с повышением эффективности отдельных производителей. Продукты этих фронтиров предназначались характерным образом не для местного потребления, они вливались в межконтинентальную торговлю, которая включала в себя уже не только предметы роскоши. То, что промышленная технология в виде паровых судов и железных дорог перекинулась на транспортный сектор, способствуя там быстрому снижению затрат, стало фактором расширения этой торговли классическими продуктами фронтира: пшеницей, рисом, хлопком или кофе. Освоение аграрных фронтиров совпадало с индустриализацией в той мере, в какой возрастал спрос на сырье, а промышленных рабочих, оторванных от земли, необходимо было прокормить. Об индустриализации же самого сельскохозяйственного производства можно говорить только уже применительно к XX веку.

Второй сферой, в которой явно проявилось повышение эффективности, была военная. Убойная сила отдельного бойца выросла. Это не стало непосредственным следствием индустриализации, процесс развивался параллельно и в связи с ней. Наряду с оружейно-техническими инновациями прирост военного организационного знания и стратегического искусства представлял собой самостоятельную причину роста эффективности в военной сфере. Наконец, сюда присоединялась политическая воля, заставлявшая сконцентрировать государственные ресурсы в военной области. Различия военной эффективности сказывались в объединительных войнах Германии, в многочисленных колониальных войнах эпохи и в Русско-японской войне. В 1914 году уже почти не поддававшиеся контролю политических властей военные машины столкнулись друг с другом. Если сформулировать иначе, подобные аппараты с их реальной или воображаемой внутренней логикой – знаменитым примером ее может служить военный план начальника германского Генерального штаба Альфреда фон Шлиффена – повышали опасность некомпетентной и безответственной внешней политики. Сама Первая мировая война, в свою очередь, способствовала дальнейшему повышению эффективности во многих областях, например в организации военной промышленности Германии, Великобритании или США. К концу столетия военная мощь в мире распределялась чрезвычайно неравномерно. Она – что к середине XIX столетия еще отнюдь не стало очевидным – совпадала с промышленной мощью. Неиндустриальных великих держав больше не существовало. Несмотря на временные военные успехи афганцев, эфиопов или южноафриканских буров, никто кроме Японии не мог вне Европы противостоять военным державам Запада. Эта особая военная форма «великого расхождения» (great divergence) постепенно снова стала сглаживаться лишь с начала 1950‑х годов, с войны в Корее, в которой Китай выстоял против США, и с победой вьетнамцев над французами при Дьенбьенфý (1954).