Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура

Второе. О характерном для рассматриваемой эпохи росте мобильности можно говорить не так подробно, поскольку этот рост непосредственно виден из предшествующих глав. Вся документированная история полна движения: путешествия, переселения народов, военные походы, дальняя торговля, распространение религий, языков и художественных стилей. Новых явлений в этой сфере было в XIX веке три. Во-первых, рост мобильности людей, который носил взрывной характер. История прежних эпох не знает примеров мобильности, сравнимых по масштабу с эмиграцией в Северную и Южную Америку, Сибирь или Маньчжурию. Интенсивность миграций, происходивших приблизительно с 1870 по 1930 год, не повторилась и впоследствии. Она представляет собой особенно заметную глобальную характеристику этого времени. Нового уровня достигло и обращение товаров, когда предметы роскоши торговцев раннего Нового времени – мыло, пряности, чай, сахар и табак – оказались вытеснены масштабными массовыми перевозками основных продуктов питания и промышленного сырья. Это доказывают даже самые общие цифры по расширению мировой торговли, которое далеко превосходило рост производства. Вообще лишь в это время произошла мобилизация капитала в значительном объеме. До середины XIX столетия отдельные богатые люди одалживали деньги тем, кто в них нуждался, – например, правителям. Индийские компании (chartered companies) раннего Нового времени также требовали сложных по масштабам их эпохи финансовых мер подстраховки. Но что-то похожее на мировой финансовый рынок появилось лишь с начала 1860‑х годов. Стимулировавшийся скорее мировым железнодорожным строительством, чем промышленной фабричной экономикой, капитал впервые «потек» по всему земному шару – причем теперь не только в физическом смысле, в виде драгоценного металла в корабельных трюмах. Началась эпоха ликвидности. Пароход и железная дорога облегчали мобильность людей и товаров, а телеграф и позднее телефон – передачу информации.

Технические новшества способствовали также – и это второй пункт, касающийся мобильности, – ускорению всех форм циркуляции. Это касалось и многих городов, где движение стало теперь быстрее: город пешеходов превращался в город трамваев. Видеть в ускорении знак эпохи граничит с тривиальностью. Но сложно переоценить цезуру в истории человеческого жизненного опыта, ибо теперь стало можно двигаться быстрее и надежнее, чем лошадь, а на воде не зависеть от воли ветра. Железная дорога к 1910‑м годам распространялась на все континенты – даже там, где практически отсутствовала промышленность. Шанс индийца работать на железной дороге или проехаться по ней был существенно выше, чем вероятность увидеть изнутри фабрику. В-третьих, мобильность лишь теперь получила инфраструктурную основу. Конечно, не стоит недооценивать сложность технологий передачи информации в империи инков, в монгольской мировой империи XIII века или в хорошо организованной сети почтовых карет эпохи Бидермайера, но все-таки создание железнодорожных систем, действующих по всему земному шару судовых компаний и глобальной кабельной сети означало новое качество технической конкретизации и организационной стабилизации. Мобильность перестала быть лишь образом жизни кочевых популяций, вынужденным состоянием беженцев и изгнанников или условием заработка для моряков. Она превратилась в одно из измерений организованной жизни общества, темп которого отличался от темпа повседневной жизни в рамках небольших пространств. XX век непосредственно продолжил эти тенденции. Понятие «глобализации» здесь уместно, поскольку под ним можно понимать – не исчерпывая этим реального употребления и возможностей термина – ускоренную мобилизацию ресурсов поверх границ государств и цивилизаций.