Преподобный Максим Исповедник, его жизнь и творения

Общим идеалом церковной политики была для преп. Максима, по-видимому, эпоха Юстиниана. Эта знаменитая эпоха, с ее соборами, диспутами, участием монахов в церковной политике, с ее авторитетами и деятелями, служила для преп. Максима образцом, [2193] и он, по-видимому, воспроизводил ее в своей деятельности. Из других вопросов религиозной политики нужно отметить отрицательное отношение преп. Максима к иудеям. Помимо того, что иудейство для преп. отца было синонимом буквального понимания Писания, жестокие преследования иудеями христиан в арабское нашествие дали преп. Максиму право и повод считать их народом и бого-, и человеконенавистническим. [2194]

Каковы бы ни были взгляды преп. Максима, но он всегда держался их очень твердо, и убеждений своих, в общем, не изменял никогда. Его твердость и настойчивость — главная причина успешности начатой им борьбы с монофелитством. И здесь, как и везде, талантливость и настойчивость в связи с правильным пониманием задач составили великую творческую силу, можно сказать, культурный исторический рычаг, которым на борьбу с ересью подвинута была сперва Африка, потом Рим, наконец, и весь Запад и даже Восток.

Как это ни странно, но весьма широкое, как видим, поле общественной деятельности выпало на долю такого человека, который, по всей вероятности, менее всего был создан для общественной борьбы и не чувствовал никакого призвания к общественным выступлениям. В действительности, впрочем, это не было резким диссонансом. Свое назначение преп. Максим исполнил так, что почти не входил в непосредственное соприкосновение с общественной жизнью. Он был деятелем кабинетным; его влияние в церковных спорах обусловлено было его литературной деятельностью, а отчасти и связями: он старался действовать на отдельных влиятельных лиц, и уже через них на общественное мнение. Он, таким образом, действовал, не выходя из кельи. Исключения были редки, и вызывались они настоятельною нуждою. Так, например, одни раз преп. Максим выступал публично по особому вызову префекта (Ер. 12), и другой <раз> тоже по посторонним настояниям («Диспут с Пирром»), Вообще же он никогда не выступал на собраниях, как никогда не был и пламенным оратором.

Деятельность преп. Максима была хотя и не шумной, однако твердой, неуклонной и упорной. Ее могло остановить только насильственное лишение свободы. С преп. Максимом в Византии, действительно, и расправились, в конце концов, как с мятежником. Нужно, впрочем, заметить, что представители власти и сами не верили своим обвинениям и готовы были всячески наградить преп. отца, если бы он встал на их сторону. Но, делая такие предложения, они не знали, с кем имели дело. А человек, как и всегда, познается вполне по концу. Мы знаем, что св. подвижник до конца сохранил свой твердый и благородный характер и умер исповедником за Христа.

<Характер творений преп. Максима>

Все, что пережил преп. Максим, все его мысли и чувства, все отношения его к современной ему действительности, — все это нашло себе отражение в его творениях (в их форме и содержании) и обусловило особенности его литературной деятельности. Жизнь преп. Максима, как мы видели, состояла как бы из двух половин. С одной стороны, он — монах, самоуглубленный мистик, посвятивший себя духовной созерцательности, с другой — неутомимый полемист и поборник православия. Соответственно этому, и литературная деятельность преп. Максима развивалась в двух направлениях, образуя два больших разветвления: письменность общебогословскую и специально-полемическую.

В той и другой областях литературная деятельность преп. Максима раскрывалась постепенно, применяясь к существующим формам литературной производительности.

Как созерцатель-мистик, преп. Максим, естественно, примкнул к тому руслу письменности, который практиковался среди «созерцателей». Интересы типа людей, называемых θεωρητικοί, [2195] γνωστικοί, [2196] известны нам на примере преп. Максима. Не уступая так называемым «практикам» (деятельным подвижникам) в строгости жизни, они стремились перенести все напряжение своих сил в область чисто духовного подвижничества. Борьба с помыслами, размышления о добродетелях и вообще о вещах божественных (так называемые «тайные поучения», наедине совершаемые), постоянные попытки подняться над завесой плоти и чувств и перенестись духовным взором в область чистого духовного бытия, и воспринять хоть часть лучей, озаряющих мысленный (духовный) мир, и, наконец, недоведомо ощутить сияние и свет Самого Божества, — вот то, что наполняло ум созерцателей, что составляло задачу их аскетических усилий и побуждало всегда парить их мысль на высотах «созерцания», Сила их внутренней мысленной интуиции (θεωρία) [2197] с необычайным напряжением искала, нащупывала, собирала себе, где только могла, духовную пищу, стараясь из-под всего чувственного и внешнего извлечь питающую ум духовную истину, чтобы, собирая все отражения Божественной силы, переносить их на себя, и чрез них все более и более приближаться к Богу.