Преподобный Максим Исповедник, его жизнь и творения

Исповеднические страдания — это апогей высоты духовной жизни, достигнутой преп. Максимом. Нодара бесстрастия св. отец удостоился и раньше. Самая созерцательность его не была бы мыслима без предварительного достижения бесстрастия. Да и описать так ясно ступени и блаженство бесстрастия мог только тот, кто сам ощутил всю сладость этой благодати. Бесстрастный дух преп. отца увенчан был обильными потоками созерцаний, даром ве́дения, высокими и премысленными состояниями боговидения, даром пророчества, и не без оснований преп. отца считали «человеком Божиим». [2155] И он действительно весь жил в Боге и снедаем был любовью Божественной. Его сердце и ум возносились к Богу, и везде и во всем он ощущал и видел силу Божию. За то и удостаивался он того премысленного блаженства видения Бога, которое не передаваемо на словах, но которое знает Бог и те, кто сподобились того вкусить самым опытом. [2156]

При всем обилии духовных дарований, при всей высоте своей жизни, никто так, кажется, не сознавал своего ничтожества, как преп. Максим. Свято соблюдал он монашеское смирение и больше всего боялся возомнить о своем совершенстве. В этом отношении он всегда находился в каком-то подавленном, приниженном настроении духа. Так, он писал на редкость глубокомысленные богословско-философские сочинения и в то же время постоянно твердил о своей неучености и невежестве. [2157] С великим угнетением духа он считал себя чуждым всякой добродетели и ве́дения, [2158] всякой благодати [2159] и называл себя гнусным, [2160] окаянным, [2161] ничтожным, [2162] пересыпая свою речь и другими тому подобными уничижительными выражениями. [2163] С горечью он сознавал, что не достиг еще царства бесстрастия, в котором уже воцарились другие, [2164] и что не способен еще к тем высоким созерцаниям, которые уже стали доступны другим. [2165] Само собой разумеется, что при таком настроении всякие похвалы своей жизни, которые ему приходилось слышать, жестоко уязвляли его сердце, повергали почти в уныние, возмущали совесть. [2166] От почетных приглашений на совещания по монастырским делам преп. Максим, по-видимому, постоянно отказывался. [2167] И так велико было смирение св. подвижника, что когда он удостоился высшего, чего бы мог желать, — мученического подвига, — то в ответ на все клеветы своих врагов не подумал и не сказал, что страдает за Христа, за веру или даже просто за истину, но только то, что ныне Господь невольными страданиями очищает его от вольных прегрешений: благодарение за то Господу. [2168]

Насколько строг и суров был преп. Максим в отношении к себе, настолько же мягок и снисходителен к другим. Он считал вполне простительным бегство монахов от вражеского нашествия, чего не прощал себе. Всегда готов был он видеть лучшие черты в своих ближних. Великими похвалами увенчивает он префекта Георгия, [2169] авву Фалассия, [2170] Пирра [2171] и столько уничижает себя пред ними, сколько усердствует в похвалах им, так что местами трудно догадаться, где искреннее удивление перед достоинствами других граничит просто с изысканной вежливостью, желающей воздать сторицей за внимание к своему недостоинству. [2172]

Но при всей снисходительности своей преп. Максим, конечно, не мог не видеть всей тины страстей, от которых страдало не только высшее светское византийское общество, но и монашество. И преп. отец видел это и призывал всех к исправлению. [2173] Но из уст его при этом не слышно было гневных слов обличения, укоризны, негодования. Он не бичевал совести других. Все его увещевания кротки и смиренны. Цель их всегда одна — вызвать умиление. В них нет ни капли иронии, желчной критики, порицания. Везде и всегда увещевательная речь идет в первом лице. Не «вы» и «ты», а «мы» всегда говорит преп. Максим, и всегда себя первого включает в число грешных и нуждающихся в очищении. Его ревность всегда умерялась кротким и любвеобильным отношением к ближнему. И, конечно, ничто так его не радовало, как исправление. При наличии покаяния он считал излишними еще какие-либо дисциплинарные строгости. Сохранилось одно письмо его к игуменье Иоаннии (Ер. 11), в котором св. отец, со свойственным ему смирением и чувством одушевленной любви к душе спасаемой, просит принять обратно в монастырь покаявшуюся инокиню. Сам преп. отец показал на деле свою снисходительность в отношении к Пирру.