Преступление и наказание, Часть 3

"Dounia, good-bye," called Raskolnikov, in the passage. "Give me your hand."	- Дуня, прощай же! - крикнул Раскольников уже в сени, - дай же руку-то!
"Why, I did give it to you. Have you forgotten?" said Dounia, turning warmly and awkwardly to him.	- Да ведь я же подавала, забыл? - отвечала Дуня, ласково и неловко оборачиваясь к нему.
"Never mind, give it to me again."	- Ну что ж, еще дай!
And he squeezed her fingers warmly.	И он крепко стиснул ее пальчики.
Dounia smiled, flushed, pulled her hand away, and went off quite happy.	Дунечка улыбнулась ему, закраснелась, поскорее вырвала свою руку и ушла за матерью, тоже почему-то вся счастливая.
"Come, that's capital," he said to Sonia, going back and looking brightly at her. "God give peace to the dead, the living have still to live.	- Ну вот и славно! - сказал он Соне, возвращаясь к себе и ясно посмотрев на нее, -упокой господь мертвых, а живым еще жить!
That is right, isn't it?"	Так ли? Так ли? Ведь так?
Sonia looked surprised at the sudden brightness of his face. He looked at her for some moments in silence. The whole history of the dead father floated before his memory in those moments.... *****	Соня даже с удивлением смотрела на внезапно просветлевшее лицо его; он несколько мгновений молча и пристально в нее вглядывался: весь рассказ о ней покойника отца ее пронесся в эту минуту вдруг в его памяти...
"Heavens, Dounia," Pulcheria Alexandrovna began, as soon as they were in the street, "I really feel relieved myself at coming away--more at ease.	- Господи, Дунечка! - заговорила тотчас же Пульхерия Александровна, как вышли на улицу, -вот ведь теперь сама точно рада, что мы ушли: легче как-то.
How little did I think yesterday in the train that I could ever be glad of that."	Ну, думала ли я вчера, в вагоне, что даже этому буду радоваться!
"I tell you again, mother, he is still very ill.	- Опять говорю вам, маменька, он еще очень болен.
Don't you see it?	Неужели вы не видите?
Perhaps worrying about us upset him.	Может быть, страдая по нас, и расстроил себя.
We must be patient, and much, much can be forgiven."	Надо быть снисходительным и многое, многое можно простить.
"Well, you were not very patient!" Pulcheria Alexandrovna caught her up, hotly and jealously.	- А вот ты и не была снисходительна! - горячо и ревниво перебила тотчас же Пульхерия Александровна.
"Do you know, Dounia, I was looking at you two. You are the very portrait of him, and not so much in face as in soul. You are both melancholy, both morose and hot-tempered, both haughty and both generous....	- Знаешь, Дуня, смотрела я на вас обоих, совершенный ты его портрет и не столько лицом, сколько душою: оба вы меланхолики, оба угрюмые и вспыльчивые, оба высокомерные и оба великодушные...
Surely he can't be an egoist, Dounia. Eh?	Ведь не может быть, чтоб он эгоист был, Дунечка? а?..
When I think of what is in store for us this evening, my heart sinks!"	А как подумаю, что у нас вечером будет сегодня, так все сердце и отнимается!
"Don't be uneasy, mother. What must be, will be."	- Не беспокойтесь, маменька, будет то, что должно быть.