Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни

Панасюк тоже любил эти встречи и разговоры. Поначалу ему казалось, что это общение не выходит за обычные рамки. Ему нравилось говорить и особенно поучать (да это и являлось его прямой обязанностью, как священника), и тут уж не играло роли, сколько лет стукнуло объекту поучения. Но очень скоро отец Евгений начал ловить себя на мысли, что в Юле есть кое-что еще, что заставляет обращать на нее внимание. Конечно, было приятно видеть, с каким вниманием и уважением она к нему относится, но взгляд как-то сам собой выделял ее стройную, почти детскую фигуру из толпы, невольно фиксируя и юную, детскую еще свежесть ее лица, и едва заметные, скрытые многочисленными слоями безобразной и безполой одежды, маленькие бугорки девичьих грудей, и тоненькие лодыжки, изредка показывавшиеся из-под длинной темной юбки… И, замечая все это, Панасюк вынужден был признаться сам себе: ему все это нравится. Нравится столь сильно, что не думать об этом он уже почти не может.

Поначалу отец Евгений честно пытался побороть в себе это влечение. Однако борьба шла не слишком успешно, да и он не усердствовал. «Ну, нравится, и что с того? – мысленно спросил он сам себя. – Помысел и дело – не одно и то же, да я и не монах. А дела никакого не было, да и не будет никогда».

И, действительно, для «дела» не было необходимого случая. График отца Евгения был весьма плотным, дома его ждала жена с детьми, так что пространства для маневра не оставалось. Потому Панасюк довольствовался лишь созерцательно-эстетическими радостями. Что же до Юли, то она старательно убеждала себя, что ее влюбленность в «такого хорошего батюшку» есть не что иное, как проявление благодати, присутствием которой она и объясняла себе и свои ночные волнения, и радостный трепет, охватывавший ее всякий раз при приближении отца Евгения…

Наверное, сии позывы и не получили бы никакого продолжения, если б внезапно не заболела теща Панасюка. Поскольку жила она в их родном городе, в Центральной России, супруга отца Евгения, весьма привязанная к своей матери, сразу же засобиралась в дорогу. Путь предстоял неблизкий и недешевый, а потому поездка планировалась на большой срок. Сразу же встал вопрос:

– Ехать, конечно же, нужно, – сказал отец Евгений. – Только вот с детьми мне тут непросто управляться будет. И с тобой их не отправить, им в школу ходить надо…

– Ну, вы уж тут держитесь! – ответила матушка. – А по домашним делам я попрошу, чтобы прихожанки наши помогли – когда обедом покормить, когда что…

Это был выход – причем вполне обычный, почти традиционный. Так в доме отца Евгения временно не стало жены, зато периодически стали приходить помогать приходские тетки, и среди них – мать Юлии. А вскоре и сама Юля стала появляться на квартире Панасюка, счастливая тем, что может быть ему полезной, да еще и находиться рядом с ним…

«А хорошо смотрится!» – мысленно отметил отец Евгений, глядя, как Юля управляется с кастрюлями и сковородками на его кухне, помогая приготовить обед для детей, которые через пару часов должны были прийти из школы. Впрочем, с точки зрения хозяйственной смотрелась она так себе: видно было, что готовить она хоть и умеет, но без твердого навыка, когда все делается быстро, четко и без единого лишнего движения. Но радовало другое: если в храме Юля всегда была в очень скромной – а вернее сказать, просто в некрасивой и не женственной одежде, то здесь, в домашней обстановке, она смотрелась гораздо аппетитней. Даже обычное кухонное одеяние, включающее неизменный фартук, делало ее куда более симпатичной и открывало взору несколько больше, чем обычно…

– Юля… – негромко сказал Панасюк.

– Да, батюшка? – ответила та.

Он подошел ближе.

– Юля… Я хотел тебе сказать… – и тут не выдержал, резко обнял ее и поцеловал в губы. Она не сопротивлялась. Наоборот, подалась к нему всем телом.

– Батюшка… – сказала она. – Я вас очень-очень люблю!

Слова эти прозвучали неловко и как-то глупо. Но слова были уже не важны, и дальше все происходило без них. С Юлей это было в первый раз…

Потом, конечно, Панасюк перед ней долго и униженно извинялся, говорил о том, что на него «что-то нашло» и просил не рассказывать маме. Юля, конечно же, обещала – и в тот же вечер все рассказала матери. Которая после непродолжительного бросания предметов в свою дочь решила идти к архиерею, что и сделала на следующий день. Правда, со своей стороны она решила внести в рассказ дочери дополнительный и немаловажный штрих, обвинив отца Евгения в том, что он не просто вступил в связь с Юлией, но изнасиловал ее.

Евсевий выслушал мать весьма внимательно и сочувственно:

– Хорошо, что сообщили… – мрачно произнес он. – В милицию заявлять будете?

– Да какая тут милиция? – всплеснула руками мать. – Священник же все-таки! Да и как тут что докажешь?..

– Ну, то, что священник – это роли не играет! – сказал архиерей. – А вот доказать, пожалуй, да, трудновато… Служить он не будет, будьте уверены! – резюмировал Евсевий.

Проводив мать Юлии, Евсевий сразу же вызвал к себе отца Евгения, и тот уже через полчаса был у него в кабинете.