Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни

– Слава Богу, – повторил Евсевий. – Что, хороших новостей уже не ждешь, отец? – весело спросил он благочинного.

– Дай Бог! Не помешали бы, – тут уже заулыбался отец Василий, уловив настроение епископа.

– А вы по какому вопросу? – тем же доброжелательным тоном спросил Евсевий Святослава.

– Благословите, Ваше Преосвященство! – Лагутин низко поклонился и подошел к архиерею, сложив, по обыкновению, ладони «лодочкой».

– Бог благословит!

– Я, Владыко, пришел заявление подавать, на Пастырские курсы, – сказал Святослав.

– О как! А что ж только сегодня? – недоуменно спросил Евсевий.

– Меня только сегодня из больницы выпустили…

– Из больницы? – переспросил архиерей, заинтересованный столь необычным началом. – Из какой это?

– Из областной клинической больницы, руку там лечил. Повредил на лесопилке.

Васильев и Шинкаренко переглянулись; судя по вспыхнувшей в глазах главреда «Православного Мангазейска» депрессивной иронии, он решил, что к ним заявился очередной псих.

– Ты сам-то откуда? – Евсевий тоже немного насторожился (сумасшедшие на прием приходили регулярно).

– Из Бишкека, Владыко. Был там алтарником, с пятнадцати лет, хотел стать священником, если будет возможно. Сюда прибыл на заработки осенью прошлого года и недавно попал в больницу…

– Ага, – сказал Евсевий. По тону его было видно, что он заинтересован. – Давай свое заявление.

Святослав отдал.

– Пошли-ка со мной, – сказал ему архиерей.

Дальше Владыка отправился осматривать территорию Свято-Воскресенского храма, весьма придирчиво оценивая, как были обустроены клумбы с цветами, сетуя на то, что некоторые из них плохо политы – и одновременно расспрашивая Святослава о его церковных послушаниях, о семье, о дальнейших планах. В завершение разговора Евсевий задал очень практический и очень актуальный вопрос:

– Ты сегодня хоть что-нибудь ел?

– Если честно… – начал Святослав.

– Давай уж честно, – широко улыбнулся Евсевий.

– Не ел, – признался Святослав.

– Сейчас исправим, – кивнув, с улыбкой добродушной иронии, сказал архиерей. Вместе с Лагутиным они подошли к дверям приходской трапезной.

– Есть тут кто? – крикнул Евсевий, распахнув двери. Из кухни выскочил тутошний работник – Федя, немного странный тип лет сорока, тихий, иногда косивший под юродивого и не чуждый некоторого лукавства.

– Благословите, Владыко! – сказал он.

– Вот что, Федя! – обратился к нему архиерей. – Это Святослав, он на Пастырских курсах у нас учиться будет. Ты его покорми, ну и подскажешь там, где у нас общежитие.

– Благословите!

Святослав Лагутин чувствовал, как душу его захлестывает чувство искренней радости, переходящей в восторг. Еще сорок минут назад казалось, что путь к священству для него снова закрыт, что он один, в чужом городе, должен будет искать себе снова и работу (неинтересную и нелюбимую, и наверняка с нищенским окладом), и какую-то крышу над головой. И вдруг все разрешилось – и с заявлением, и с ночлегом, и даже с едой. Причем искреннюю, отеческую заботу о нем проявил не кто-нибудь, а правящий архиерей. Который вот так, запросто, долго расспрашивал его и о родном приходе, и о семье! А потом, буквально, велел накормить и спать уложить! Святослав хоть и привык к простой и, так сказать, семейной манере общения у себя в Бишкеке, но такого он все же не ожидал.

«Прямо как во времена древних христиан!» – подумал Святослав с несвойственным ему умилением.

– Спаси Господи, Владыка святый! – низко поклонился он Евсевию. – Очень вам благодарен за вашу… За вашу великую заботу, за столь добрый прием…

Архиерей по-прежнему улыбался.

– Ты давай, порубай чего-нибудь и иди обустраивайся! – весело сказал он ему. – Давай-давай! Тебе учиться скоро, а голодное брюхо к учению глухо! – и, широким жестом благословив Святослава, повернулся и пошел к своему дому.

* * *

Отец Игнатий Пермяков познакомился со Святославом буквально на следующий день после того, как тот подал заявление на Пастырские курсы и вселился в епархиальное общежитие. (Последнее представляло собой старый деревянный дом в полукилометре от Свято-Воскресенского храма, о четырех комнатах и с «удобствами» во дворе – этот дом арендовали специально для учащихся.) Буквально после первых же минут разговора отец Игнатий понял: Лагутин – «наш человек». И сразу же проникся к нему искренней симпатией.