Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни

Картина, нарисованная ему тестем, в общем и целом соответствовала действительности. Работа действительно была лошадиной, спали действительно на нарах в бараке, который, как и еда, предоставлялся за счет конторы. Ста тысяч в месяц не зарабатывали, но шестьдесят выходило стабильно. В общем, план работал, хотя в зимние месяцы, при тридцати и даже сорока градусах мороза, бывало тоскливо…

Через некоторое время бригадир заметил, что Святослав несколько выделяется среди прочих работяг образованием и сообразительностью. По этой причине ему доверили один из самых сложных механизмов фирмы: круглопильный станок, то бишь циркулярку. Сложного в этом для него ничего не было, наоборот – физического труда стало поменьше. Втянувшись в рабочий ритм, он уже не замечал, как пролетают дни, недели и месяцы. Хотя и отмечал, про себя, с тоской, что вот, прошел Рождественский пост, прошло Рождество, Богоявление… А он не был в храме, да и посты, естественно, не соблюдал. Утешало лишь, что это все временно.

«Поработаю до Пасхи, а там надо будет что-то решать!» – думал он.

Святослав давно уже думал о том, чтобы стать священником. И настоятель их прихода в Бишкеке, и тесть-протодиакон не раз говорили ему, что это – его путь. И что тянуть с этим не следует. Однако Святослав не хотел оставаться в Киргизии, а было ясно: если он рукоположится в Среднеазиатской епархии, то за ее пределы ему выбраться будет очень непросто. Поэтому и настоятель, и особенно тесть, который также хотел, чтобы его дочь и внук жили в России, слишком сильно на него не давили.

Но вот теперь он был в России. Деньги, которые он зарабатывал, были не слишком велики, но все же так много он не получал еще никогда. Он несколько раз бывал в Мангазейске; город ему не то чтобы очень понравился, но показался вполне подходящим: «Жить можно!» Далее Святослав планировал, немного подзаработав, зацепиться если не в самом Мангазейске, то где-то в Мангазейской области, а там уж можно привозить и жену с сыном.

Казалось, план вырисовывался простой и разумный. Заработанная сумма с каждым месяцем становилась все больше, но денег на реализацию этого самого плана не хватало. Нужно было поработать еще… И еще чуть-чуть…

Меж тем прошел Великий пост и наступила Пасха. Выбраться в Мангазейск на службу не получилось. Святослав с грустью смотрел на бараки, освещенные ярким весенним солнцем, и мысленно обещал себе, что такого больше не произойдет. Вот, он поработает еще пару месяцев (ну, может быть, месяца три-четыре) – и вернется к нормальной жизни. В первую очередь, к нормальной церковной жизни.

Так продолжалось вплоть до Вознесения. Четверг, как всегда, был рабочим днем, а работы было много, и уже с восьми утра Святослав работал на циркулярке, перерабатывая свежеспиленные бревна в доски. К своему рабочему инструменту он давно привык – агрегат был не особо хитрый, да и у себя в Бишкеке ему не раз приходилось работать с подобными механизмами. Никаких премудростей здесь не было, и делал он все на автомате. Особенно по утрам, когда, невыспавшийся и усталый (а усталость теперь сопровождала его постоянно, ибо накапливалась она несколько месяцев), он запускал станок и начинал ставшую привычной работу.

Вот и сейчас, на сороковой день после Пасхи, все было точно так же. Побудка, довольно символическое умывание ледяной водой из рукомойника в бараке, каша с тушенкой, чай с сахаром и ломоть хлеба – все еще в полусне, и все второпях. Куртка, верхонки, короткий путь по утреннему холодку, столь типичному для мангазейской весны, до барака с циркуляркой… Еще не вполне проснувшись, запускает мотор… Распиленное бревно привычным движением руки направляется под жужжащий на высоких нотах диск циркулярной пилы, и край многократно разорванной верхонки цепляется за толстый, чуть отслаивающийся слой коры. Святослав, все еще в полусне, дернул рукой назад – автоматическое, естественное движение, сколько раз такое бывало! Однако в этот раз кора не оторвалась, а рваная верхонка проявила удивительную крепость. Святослав почувствовал, что его резко рвануло вперед, а еще через секунду ощутил вспышку огненной, жгучей боли.

Тут же прибежали рабочие, услышавшие его крик. (Несмотря на внешнюю грубость и общение исключительно на матах, со взаимовыручкой здесь было очень хорошо – по-другому посреди мангазейской тайги, да еще и напряженно работая, просто не выжить.)

– Мать твою! Твою мать! – раз двадцать повторил бригадир, осматривая руку Святослава, сидящего на земляном полу и окруженного другими работягами. – Да куда ж ты глядел?!

Святослав постанывал сквозь зубы от боли, ничего не отвечая на этот риторический вопрос.

– Да вроде несильно задело, – раздался из образовавшейся толпы негромкий, почти робкий голос.

– Вроде да…

– Короче, берите уазик и везите его в поселок! – распорядился бригадир. – Ихней скорой все равно хрен дождешься.

Что и было сделано: кое-как перевязав руку, Святослава посадили в УАЗовский микроавтобус, в просторечии именуемый «буханкой», и отправили в ближайшую районную больницу.