Возможно, столь своеобразное детство и заставило Святослава весьма рано задуматься о том, зачем человек живет, а равно и о хрупкости человеческой жизни и бренности бытия как такового. А может, православный (и, само собой, русский) храм в водовороте вновь обострившейся смуты был тем камнем, встав на который, можно было сохранить здравый взгляд и на себя, и на окружающий мир…
Сам Святослав, впрочем, все эти факторы со своим воцерковлением не связывал. С ним просто случилось то, что иногда бывает с людьми, выросшими в атеистической обстановке: бытие Божие вдруг стало для него не вопросом дискуссий и интеллектуального выбора, а реальностью. Ощутив которую, он себя уже вне православия не мыслил – а стало быть, не мыслил себя и без регулярного посещения богослужений.
В Бишкеке было не слишком много молодых людей, которые ведут более-менее сознательную церковную жизнь и постоянно ходят к службе. Поэтому очень скоро Святослава ввели в алтарь.
Как это обычно бывает с людьми из неверующих семей, воцерковление (а особенно прислуживание на богослужении) вызвало резкий протест в его собственной семье. Родители – и мать, и отец – оказались категорически против. До этого момента Слава и представить себе не мог, сколь внезапным и сколь жестоким может быть родительское неприятие.
– Опять в свою церковь! – истошно кричала на него родная мать, когда он, тайком, крадучись, собирался ранним воскресным утром к обедне. – Да будь все твои попы прокляты! Да чтоб там на тебя икона какая-нибудь упала и убила!
Услышать от матери пожелание того, чтобы на тебя сверху икона упала и убила, было несколько необычно… Совсем недавно он еще и поверить не мог, что в их семье, которая, несмотря на все беды, всегда была дружной и веселой, кто-то кому-то сможет сказать такие слова. А тем более – мать своему сыну. И тем не менее, теперь такое стало случаться. И было это очень обидно, с учетом того, что Святослав оставался вполне примерным юношей, непьющим и некурящим, ни в какие дурные истории не влезал, да и учился в своем техникуме неплохо.
– Да вроде нет у нас таких икон, которые бы могли насмерть убить, – с улыбкой ответил он. – Разве что Деисис… Только вот как под него подлезть?
Конфликт в очередной раз удалось перевести в шутку… К сожалению, так бывало не всегда. Хотя Святослав старался быть ровным и выдержанным, но иногда срывался и сам. Его неверующие родители в одночасье превратились из добрых и любящих мамы и папы в пристрастных и чрезвычайно внимательных следователей, подмечающих каждый твой неверный шаг и каждое твое действие истолковывающих как преступление.
– Не осуждай свою мать, – сказал ему на исповеди священник, настоятель его храма. – Ты идешь к Богу, а диавол противодействует. Сейчас он пытается тебя остановить через твою семью. Понимаю, тяжело. Но надо держаться. Смиряться. Вот теперь ты знаешь, что значат слова: «Враги человеку – домашние его». Но помни, что и врагов надо любить! Тем более если речь о твоей семье.
– Они говорят: «Мы тебя теряем»… – сказал Святослав.
Священник улыбнулся:
– Ну, я не знаю ни одного человека, который спокойно воцерковлялся в неверующей семье. Либо родители, либо жена или муж всегда говорят что-то в этом роде. Так всегда бывает. Потом, с Божией помощью, все образуется. А там, глядишь, и сами в храм придут. Ты молись за них. Терпи. И не осуждай ни в коем случае!
Со временем, действительно, все как-то пришло в норму. Между тем Слава Лагутин окончил техникум, устроился на работу в одну из фирм в качестве сисадмина и сотрудника техслужбы, а в 1999 году женился на дочери протодиакона, всю свою жизнь прослужившего в их храме. Своего послушания алтарника он, однако, не оставлял и по воскресеньям по-прежнему разжигал и подавал кадило, читал Часы и Апостол, а иногда, по благословению настоятеля, даже произносил проповеди (в их приходе это практиковалось).
Впоследствии, когда он гораздо лучше познакомился с реалиями Московской Патриархии, он понял, что ему очень повезло и со священником, и с приходом. Здесь, в Средней Азии, все еще сохранялись старые, доставшиеся от советского времени обычаи и нравы. А вернее сказать, сохранилась лучшая их часть. В прошлом остались стукачество и постоянный страх, необходимость бояться тайных агентов КГБ и вполне себе явных уполномоченных Совета по делам религий – истинных хозяев в епархиях. Нет, конечно, независимый Кыргызстан по-прежнему желал тщательно контролировать религиозную жизнь, в том числе и православную. Однако, во-первых, сил у него было мало, а дел и без Церкви было по горло, а во-вторых, установка на сознательное искоренение всякой религиозности ушла.