Прежде, чем их повесят

Архилектору Сульту,

Главе Инквизиции его величества

Ваше преосвященство,

Уже шесть недель мы отбиваем атаки гурков. Каждое утро они, невзирая на наши смертоносные обстрелы, сбрасывали землю и камни в наш ров. Каждую ночь мы спускали людей со стен, чтобы заново откопать его. Несмотря на все наши усилия, им наконец удалось разделить канал на две части. И теперь каждый день всё увеличивающиеся отряды нападают от гуркских позиций и ставят свои лестницы, иногда даже взбираются на стены, лишь для того, чтобы получить жестокий отпор.

Тем временем продолжаются обстрелы из катапульт, и несколько секций стен уже угрожающе ослаблены. Их чинят, но скоро гурки пробьют существенную брешь. Внутри возведена баррикада, чтобы сдержать их, когда они прорвутся в Нижний Город. Наша оборона достигла своих пределов, но ни один человек не помышляет о сдаче. Мы продолжим сражаться.

Как всегда, ваше преосвященство, служу и повинуюсь.

Занд дан Глокта,

Наставник Дагоски

Глокта задержал дыхание и облизнул дёсны, глядя в подзорную трубу, как на крыши трущоб опускаются клубы пыли. Стихли последние удары и грохот падающих камней, и Дагоска на миг стала удивительно тихой. Мир затаил дыхание.

Потом до его балкона, выступающего из стены Цитадели высоко над городом, донеслись отдалённые крики. Крики, которые он хорошо помнил по битвам прошлого и настоящего. И эти воспоминания не радостные. Боевой клич гурков. Враг наступает. Теперь, он знал, они наступали по открытому пространству перед стенами, как делали уже много раз за эти последние недели. Но на этот раз у них есть брешь.

Глокта наблюдал, как крошечные фигурки солдат двигаются в клубах пыли на стенах и башнях по обе стороны прорехи. Он направил подзорную трубу вниз и взглянул на широкий полукруг баррикад, на тройной ряд людей, сидевших за ним на корточках, и ждавших, когда подойдут гурки. Глокта нахмурился и пошевелил онемевшей левой ногой в сапоге. Поистине, жалкое сооружение. Но это всё, что у нас есть.

Гуркские солдаты начали просачиваться в зияющую брешь, как чёрные муравьи, кишащие в муравейнике. Толпа толкающихся людей, мерцающая сталь, развевающиеся знамёна — они появлялись из клубов бурой пыли и скатывались вниз по огромной куче разрушенной каменной кладки прямо под яростный залп арбалетных болтов. Первые прорвавшиеся через брешь. Незавидная участь. Передние шеренги подкосило, как только они вбежали, крошечные фигурки падали и катились по холму из булыжников перед стенами. Многие упали, но всегда находились и другие, которые наступали по телам своих товарищей, пробивались по кучам обваленных камней и обломков досок в город.

Донёсся очередной крик, и Глокта увидел, как защитники помчались в атаку из-за своих баррикад. Солдаты Союза, наёмники, дагосканцы — все бросились в сторону бреши. С такого расстояния казалось, что они двигаются нелепо медленно. Поток масла и поток воды текут навстречу друг другу. Они столкнулись, и стало невозможно отличить одну сторону от другой. Текучая масса, пронизанная блестящим металлом, струящаяся и приливающая, словно море, над которой вяло болталась пара разноцветных флагов.

Крики и вопли повисли над городом, отражались эхом, дрожали на ветру. Вдалеке нарастала боль и ярость, доносились лязг и грохот битвы. Иногда по звукам это было смутно похоже на отдалённую грозу. Иногда до уха Глокты с удивительной ясностью долетал отдельный вопль или слово. Это напомнило ему крики толпы на Турнире. За исключением того, что клинки в этот раз не тупые. Обе стороны смертельно серьёзны. Интересно, сколько уже умерло этим утром? Он повернулся к генералу Виссбруку, который потел позади в своём безукоризненном мундире.