— Почему ты ешь?
— Потому что птица ест червя. Потому что паук ест муху. Потому что этого хочет Кхалюль, а мы все дети Пророка. Иувина предали, и Кхалюль поклялся отомстить, но он один против многих. Так что он принёс великую жертву, и нарушил Второй Закон, и праведные присоединялись к нему, и их всё больше и больше с каждым годом. Некоторые присоединились по своему желанию. Другие нет. Но никто от него не отрёкся. Моих братьев и сестер теперь много, и каждый из нас приносит свою жертву.
Глокта указал на жаровню.
— Ты не чувствуешь боли?
— Не чувствую. Только глубокие угрызения совести.
— Странно. У меня всё наоборот.
— Ты, на мой взгляд, счастливчик.
Глокта фыркнул.
— Легко сказать, пока не окажется, что не можешь пописать, не закричав от боли.
— Сейчас я почти не помню, что такое боль. Всё это было так давно. У каждого из нас свой дар. Сила, скорость, выносливость за пределами человеческих возможностей. Некоторые из нас могут менять обличье, обманывать глаз, или даже использовать Искусство, которому Иувин обучал своих учеников. У каждого из нас свой дар, но проклятие одно. — Она уставилась на Глокту, склонив голову набок.
— Ты не можешь прекратить есть.
— Никогда. Вот почему аппетит гурков к рабам не кончается. Пророку нельзя сопротивляться. Я знаю. Великий Отец Кхалюль. — И её глаза почтительно закатились к потолку. — Архижрец[24]
храма Сарканта. Святейший из всех, чьи ступни касались земли. Усмиритель гордецов, искоренитель заблуждений, глас истины. Свет исходит от него, словно от звёзд. Когда он говорит, то говорит голосом Бога. Когда он…— Не сомневаюсь, что и срёт он золотыми какашками. Ты веришь во всю эту чушь?
— Какая разница, во что я верю? Я не принимаю решений. Когда господин даёт задание, исполняешь его как можно лучше. Даже если оно тёмное.
— Некоторые из нас только для тёмных заданий и подходят. Когда выберешь себе господина…
Шикель расхохоталась сухим хриплым смехом.
— Поистине немногим дан выбор. Мы делаем то, что нам велят. Мы живём и умираем с теми, кто был рождён рядом с нами, кто выглядит так же, как мы, кто говорит теми же словами — и всё это время мы знаем о причинах всего, не больше, чем прах, в который обратимся. — Она свесила голову набок, и порез на плече раскрылся шире рта. — Думаешь, мне нравится то, чем я стала? Думаешь, я не мечтаю быть такой, как другие? Но как только прошли изменения, назад дороги нет. Понимаешь?
— Зачем тебя сюда послали?
— Труды праведных нескончаемы. Я пришла, чтобы проследить, как Дагоска вернётся в отчий дом. Проследить, что её люди поклоняются Богу в соответствии с учением Пророка. Проследить, что мои братья и сёстры накормлены.
— Похоже, у тебя ничего не вышло.
— Придут другие. Пророку невозможно противиться. Вы обречены.
— Что ты знаешь… о Байязе.
— А-а-а, Байяз. Он был братом Пророка. Он положил этому начало, и он же будет концом. — Её голос упал до шепота. — Лжец и предатель. Он убил своего господина. Он убил Иувина.
Глокта нахмурился.
— Я эту историю слышал по-другому.
— Все рассказывают истории по-своему, калека. Разве ты этого ещё не понял? — Её губа скривилась. — Ты и понятия не имеешь, в какой войне сражаешься каждый день, ничего не знаешь ни об оружии, ни о потерях, ни о победах, ни о поражениях. Ты даже не догадываешься о сторонах в этой войне, о мотивах, о причинах. Поля этой битвы повсюду. Мне жаль тебя. Ты пёс, который пытается понять спор ученых, но слышит только лай. Праведные идут. Это предсказано. Это предопределено. Это обещано.
— Сомневаюсь, что ты это увидишь.
Она ему ухмыльнулась.
— Сомневаюсь, что и ты увидишь. Мой отец предпочёл бы взять этот город без боя, но если нужно, он будет сражаться, без пощады, и с яростью Бога за плечами. Это первый шаг на выбранном им пути. На пути, выбранном им для всех нас.
— Какой шаг следующий?
— Ты думаешь, мой господин рассказывает мне о своих планах? А твой тебе рассказывает? Я червь. Я ничто. И всё же я больше, чем ты.
— Что будет потом? — прошипел Глокта. Только молчание в ответ.
— Отвечай ему! — прошипела Витари. Иней достал из жаровни железный прут с сияющим оранжевым кончиком и прижал к обнаженному плечу Шикель. С шипением повалил отвратительно пахнущий дым, жир плевался и шкворчал, но девчонка ничего не сказала. Её глаза лениво и без эмоций следили за тем, как горит её плоть.