Прежде, чем их повесят

Она позволила себе уснуть, а из этого никогда ничего хорошего не выходило. Она заехала локтем Девятипалому по морде. И — что было намного, намного хуже, так глупо, что она чуть не поморщилась — она трахалась с ним этой ночью. Сейчас, глядя на него в жёстком свете дня, она не могла понять, почему: его волосы прилипли к покрытому шрамами и кровью лицу; на бледном боку, которым он лежал на голой земле, виднелось грязное пятно. По какой-то причине, замёрзшая и уставшая, в темноте, она захотела, чтобы к ней кто-нибудь прикоснулся, чтобы согрел хоть на минуту, и позволила себе думать — кому от этого будет хуже?

Безумие.

Им обоим стало хуже, это очевидно. Там, где всё было просто, теперь стало очень сложно. Они только начинали понимать друг друга, а теперь осталась одна неловкость. Она уже чувствовала себя неловко, а он начал выглядеть обиженно, и сердито, и разве это удивительно? Никому не нравится удар по морде во сне. Ферро открыла рот, чтобы извиниться, и только тогда поняла. Она даже не знала такого слова. Ей оставалось только сказать это по-кантийски, но она так разозлилась на себя, что прорычала извинение как оскорбление.

Он явно так это и воспринял. Прищурил глаза и бросил что-то на своём языке, схватил штаны и просунул в них одну ногу, что-то сердито бормоча себе под нос.

— Розовый еблан, — прошипела она в ответ, сжав кулаки в приступе ярости. Повернулась к нему спиной, схватив свою порванную рубашку. Наверное, оставила её на мокром месте. Стоило её накинуть, как рваная тряпка прилипла к коже, будто слой холодной грязи.

Проклятая рубашка. Проклятый розовый.

От огорчения она стиснула зубы, затягивая пояс. Проклятый пояс. Если бы только она могла держать его застегнутым. Всегда одно и то же. С людьми и так всё непросто, но ей всегда удавалось сделать всё ещё сложнее. Она помедлила немного, опустив голову вниз, а потом наполовину повернулась к нему.

Она собиралась объяснить, что не хотела бить его в челюсть, но никогда не бывало ничего хорошего, если она засыпала. Она собиралась сказать ему, что совершила ошибку, что просто хотела согреться. Она собиралась попросить его подождать.

Но он уже топал в разваленном дверном проёме, зажав остатки одежды в руке.

— Ну и хуй с ним, — прошипела она, и села, чтобы натянуть сапоги.

Но в этом-то и заключалась проблема.

Джезаль сидел на разбитых ступенях храма, грустно теребя обрывки ниток оторванного рукава своей куртки, и смотрел на бескрайнее пространство грязи, в сторону развалин Аулкуса. Он ничего не ожидал увидеть.

Байяз полулежал в задней части телеги — лицо костлявое и бледное, как у трупа, вокруг впалых глаз вспучились вены, на бесцветных губах застыли суровые складки.

— И долго нам ждать? — снова спросил Джезаль.

— Столько, сколько потребуется, — отрезал маг, даже не глядя на него. — Они нужны нам.

Джезаль увидел, что брат Длинноногий, который стоял несколькими ступенями выше, бросил на него обеспокоенный взгляд.

— Вы, конечно, мой наниматель, и мне неуместно выражать несогласие…

— Так и не выражай, — прорычал Байяз.

— Но Девятипалый и женщина Малджин, — настаивал навигатор, — скорее всего мертвы. Мастер Луфар отчётливо видел, как они упали в трещину. В очень глубокую трещину. Моя скорбь неизмерима, и я терпеливый человек, как никто другой. Терпение — одно из моих выдающихся качеств, но… ну… боюсь, ждать здесь до скончания времен, нет никакого…

— Столько… — прорычал Первый из Магов, — сколько потребуется.

Джезаль глубоко вздохнул и нахмурился навстречу ветру, глядя с холма на город. Он осматривал обширное пустое пространство, пронизанное множеством крошечных складок, там где текли ручьи, и серую полоску разбитой дороги, ползущей в их сторону от далёких стен среди зыбких очертаний давным-давно разрушенных зданий — постоялых дворов, ферм и деревенек.

— Вон они, — донёсся бесстрастный голос Ки.

Джезаль поднялся, перенося вес на здоровую ногу, прикрыл глаза рукой и посмотрел, куда указывал ученик. Он немедленно увидел их: две крошечные коричневые фигуры на коричневых бесплодных землях, у основания скалы.

— Что я вам говорил? — прохрипел Байяз.

Длинноногий изумлённо покачал головой.

— Как, во имя Бога, они могли выжить?

— Да уж, это выносливая парочка, — Джезаль уже начал ухмыляться. Ещё месяц назад он и представить себе не мог, что когда-нибудь обрадуется, снова увидев Логена, не говоря уже о Ферро, но он был рад, и улыбался до ушей только оттого, что снова видел их живыми. По какой-то причине здесь, в этой заброшенной земле, перед лицом смерти и несчастий, между ними сформировалась связь. Связь, которая быстро крепла, несмотря на все различия между ними. Связь, в сравнении с которой вся его прежняя дружба казалась слабой и бледной.