Прежде, чем их повесят

Он раздумывал, сколько она сможет ждать, ведь недели тянулись и тянулись, а она не получала от него ни слова. Может, прямо сейчас она каждый день пишет в Инглию письма, которых он никогда не получит? Письма, в которых описывает свои нежные чувства. В которых говорит, как отчаянно ждёт новостей. Умоляет ответить. А теперь её худшие опасения подтверждаются. Что он вероломный засранец, лжец и забыл о ней — хотя ничто не может быть дальше от истины. При этой мысли он стиснул зубы от злости и отчаяния, но что он мог поделать? Из этой заброшенной, разорённой, разрушенной страны не так-то просто отправить письмо, даже если предположить, что ему удалось бы написать его под этим грандиозным ливнем. Он проклинал про себя Байяза и Девятипалого, Длинноногого и Ки. Проклинал Старую Империю и бесконечную равнину. Проклинал всю их идиотскую экспедицию. Это уже становилось ежечасным ритуалом.

Джезаль начал смутно понимать, что до нынешнего момента у него была довольно лёгкая жизнь. Теперь казалось странным, как долго и сильно ныл о том, что приходилось рано вставать на фехтование, или о том, что он опускался до игры в карты с лейтенантом Бринтом, или о том, что сосиски на завтрак были всегда слегка пережаренными. Надо было весело смеяться и пританцовывать — просто потому что не было дождя. Он закашлялся, шмыгнул и вытер свой больной нос больной рукой. По крайней мере, тут столько воды вокруг, что никто не заметит, как он хнычет.

Казалось, только Ферро чувствовала себя ещё хуже него — когда она изредка сердито посматривала на изливавшиеся тучи, её лицо искажалось от ненависти и ужаса. Её шипастые волосы прилипли к голове, а промокшая одежда свисала с костлявых плеч. Вода стекала по лицу, покрытому шрамами, и капала с острого носа, с кончика заострённого подбородка. Ферро выглядела, как злющая кошка, которую неожиданно окунули в пруд: тело тут же кажется в четыре раза меньше прежнего, и сдирается всё ощущение исходящей от неё угрозы. Джезалю в его состоянии женский голос мог бы помочь, а Ферро на сотни миль вокруг была самым похожим на женщину существом.

Он пришпорил лошадь, поравнялся с ней, изо всех сил стараясь улыбнуться, а она сердито посмотрела на него. Джезаль неуютно почувствовал, что на таком расстоянии большая часть ощущения угрозы вернулась. Он забыл об этих глазах. Жёлтые, острые как ножи, странные и сбивающие с толку, со зрачками размером с булавочную головку. Теперь ему хотелось никогда к ней не приближаться, но не мог же он отъехать, не сказав ничего.

— Могу поспорить, там, откуда ты, дождь идет не часто, а?

— Сам заткнёшь своё ебло, или мне тебе врезать?

Джезаль прокашлялся и позволил лошади замедлиться и отстать.

— Чокнутая сука, — прошептал он себе под нос. Ну и чёрт с ней, пусть себе мучается. А он не собирался купаться в жалости к себе. Это совсем не в его духе.

Когда они прибыли на место, дождь, наконец, закончился, но воздух всё ещё был полон тяжёлой влажности, а небо над головой по-прежнему было окрашено в странные цвета. Вечернее солнце пронзало розовым и оранжевым клубящиеся облака, отбрасывая зловещее свечение на серую равнину.

Две пустые повозки стояли, третья была повалена набок — одно колесо сломано. Всё ещё запряжённая мёртвая лошадь лежала, вывалив язык изо рта, с парой торчавших из окровавленного бока стрел. Повсюду на примятой траве валялись трупы, словно куклы, отброшенные капризным ребёнком. Глубокие раны, сломанные конечности, стрелы, торчащие из тел. У одного трупа не было руки — короткий обломок кости торчал из плеча, как из окорока на прилавке мясника.

Вокруг валялся хлам. Сломанное оружие, расщепленные доски. Разворочанные сундуки, из которых вытащили рулоны ткани и изрезали на мокрой земле. Разбитые бочки, расколотые ящики — всё обшарено и разграблено.

— Торговцы, — проворчал Девятипалый, глядя вниз. — Как раз такие, какими мы притворяемся. Да уж, жизнь здесь стоит дёшево.

Ферро скривила губу.

— А где по-другому?

По равнине хлестал холодный ветер, насквозь продувая сырую одежду Джезаля. Раньше он никогда не видел трупов, а здесь их лежало… сколько? По меньшей мере дюжина. Не досчитав и до половины, он почувствовал лёгкую дурноту.

Больше никого это, похоже, не тронуло, хотя вряд ли было удивительным, что насилие для них — обычное дело. Ферро ходила среди тел, смотрела на них и тыкала, выражая эмоций меньше, чем гробовщик. Девятипалый глядел так, словно он видел всякое и похуже, да и сам не раз подобное проделывал — и Джезаль в этом не сомневался. Байяз и Длинноногий выглядели обеспокоенными, но не больше, чем если бы наткнулись на неизвестные следы лошадиных копыт. Ки, казалось, даже не заинтересовался.