Презренный кат (СИ)

— Вот смотри, — сунул он свою ношу в руки шорника, — что я за восемьдесят копеек у герра Штойера купил. За восемьдесят копеек! Смотри, какая работа. А у тебя что?

— Да ты чего, Карлыч? — затряс чужой сбруей Никита. — Где ты работу видишь-то? Ты смотри нитки-то, какие? Тем только и хороши, что ровно положены, а ты их на крепость попробуй. Слабину этой красотой скрыть от тебя старались. Слабину! Потяни сильнее, потяни. Да кто ж так тянет-то?!

Когда Никитка чужую сбрую чуть-чуть порвал, старик покричал своих сынов, причем позвал он их не просто, а истинно благим матом. Дальше шорник уже торговался с четверыми и подбитым глазом. Еремей бочком отошел в сторону от торговых баталий и решил поискать Анюту в одиночку. Никита сегодня не скоро до поиска снизойдет.

Еремей Матвеевич потихоньку пошагал ухоженной тропинкой вдоль аккуратных изб и стал крадучись заглядывать на чужие дворы, а если везло, то и в окна. Непростое это дело: нужного человека в незнакомом городе искать, а уж если в городе том чужие люди живут, то и подавно. Всё здесь поискам супротив было: и собаки злые, и заборы высокие, и люди не душевные. Не русские люди жили здесь. Улыбаются все встречные вроде, но стоит их о деле спросить, то мигом все они уходят от вопроса, пробормотав какую-то несуразность.

Из сил Еремей выбился в поисках своих, уж и надежду потерял. Да и ладно бы только надежду, Чернышев и ту избу, где шорника торговаться оставил, уже никак отыскать не мог. Заплутался он меж иноземных строений. Всё потерял, и осталось теперь только слезу пустить. Про слезу-то, Еремей конечно в шутку подумал, но на душе у него крепко кошки скрести начали. На самом деле захотелось ему упасть здесь вот посреди улицы и зарыдать от немощи и обиды. Не был бы он мужиком настоящим, то так бы, наверное, и сделал, а коли мужик, то пришлось дальше брести, низко опустив голову. Ничего ему уже не интересно стало: ни дома разрисованные, ни цветники яркие. Ничто больше душу ката не радовало. Ничего ему не хотелось. И вот тут он с ней столкнулся. Анюта шла по улице с букетом красных диковинных цветов и чему-то радостно улыбалась.

— Анюта! — рванулся к девушке кат. — Наконец-то я тебя отыскал! Здравствуй Анюта! Вот он я!

Девица вздрогнула от дерзкого крика, вспыхнула вся алым румянцем и тут же попыталась убежать. Еле-еле успел Еремей её за длинный подол ухватить. Из последних сил можно сказать ухватил.

— Анюта, это же я, Еремей, — поворачивая к себе пока ещё достаточно крепкой рукой брыкавшуюся девушку, взывал к её рассудку Чернышев. — Неужто не признаешь ты меня? Анюта — радость моя. Я это. Я.

Однако Анюта ему внимать ничуть не хотела и к своим упорным попыткам вырваться, добавили еще пронзительный крик. Даже и не крик, а скорее визг истошный. Прибежавшие на этот девичий визг крепкие молодцы в опрятных кафтанах, девицу освободили, а Еремею наоборот руки за спину завернули. Дерзко так завернули, до ломоты в костях.

— Да как же так-то! — все еще продолжал взывать к дрожащей Анюте, поверженный на землю кат. — Анюта, неужто ты не узнала меня? Это же я Еремей! Я за тобой пришел. Я уж и у Апраксина тебя искал. Я уж всю Москву исходил. Я же все ради тебя бросил! Что же ты сразу не сказала, что немцы тебя похитили?! Я б тогда сразу сюда! А то ведь я графа Апраксина батогами пытал! Не за что ведь пытал. Вот ведь незадача какая у меня случилась!

Девица на крики с земли опять ничего дельного не ответила, рыдала она уже в голос и о чем-то яростно мотала головой. Скоро её куда-то увели, а над связанным Еремеем стали совещаться.

— Господи за что же меня так? — удрученно подумал опростоволосившийся кат. — Чем же я прогневал тебя так?

И тут вдруг услышал он глухой шепот из-под земли.

— А тем, что клятву божьего человека не выполнил. Испытание это тебе было. Что ты за человек хотели мы посмотреть, потому и испытание тебе предложили. Не выдержал ты его Еремей и не будет тебе больше счастья в жизни. Никогда не будет, как ни старайся. Презренным ты человеком теперь стал. Понял? Презренным.

— Понял! — закричал, на удивление совещавшихся иностранцев, во весь голос, связанный пленник. — Всё понял! Прости меня Господи ещё раз, а уж я тогда все клятвы свои исполнить в точности берусь! Ты только прости!

Стоявшие над катом немцы притихли, нахмурили лбы и все разом посмотрели на Чернышева. А того вдруг светлая мысль посетила. Явился к нему в той светлой мысли монах Дементий и подмигнул лукавым оком.

— Слышь вы, немцы, — решил еще раз попробовать поискать счастья Еремей Матвеевич, вспомнив еще про одну просьбу умершего на его руках монаха, — а Иогана Бахмана среди вас случаем нет?

— Что? — переспросил один из совещавшихся. — Кто тебе нужен?

— Иоган Бахман мне нужен, — строго ответил ему кат. — Поговорить бы мне с ним надо по делу важному. Ну, так есть он здесь или нет?

Немцы переглянулись, и один из них куда-то поспешно убежал. Бегал он не долго и вернулся с аккуратно расчесанным стариком в светло-синей рубахе.