Презумпция виновности

Инга дружелюбно улыбнулась, и они, выйдя из кухни, оказались в средней, самой большой, примерно 17 кв. м комнате. Здесь стоял диван, рядом, у окна — маленький треугольный неполированный журнальный столик с двумя креслами, напоминающими большие круглые пиалы на тонких металлических подставках-ножках. В противоположном от дивана углу на другом журнальном столике стоял небольшой телевизор "Рекорд" с антенной-усиками. Дощатый пол с большими щелями был покрыт светло-коричневой, уже отбитой местами краской. Стены были увешаны стенгазетами, посвященными торжеству, фотографии хозяина — виновника торжества — были вмонтированы в картинки, вырезанные из журналов и газет. В результате Павел представал то королем, то известным ученым — классиком прошлых веков, то чемпионом на пьедестале почета, то дворником, то на лошадях, то на верблюдах, и т. д. Все сопровождалось смешными надписями и ремарками.

Из-за малого количества мебели комната казалась большой и вмещала человек сорок гостей. Все они говорили на профессиональные темы. Громкое звучание научной терминологии вперемешку с модными здесь словечками вроде: "старик" в обращении друг к другу, выражениями типа "раскрутил проблему на всю катушку" и непрерывный хохот от шуток создавали атмосферу какой-то праздничной феерии. Бросалось в глаза, что все присутствующие очень симпатичные, даже красивые внешне — как, будто их отбирали не только по научным успехам, а и по внешним данным. Женщины − красиво одетые, подтянутые, свежие, готовые расхохотаться, поддержать шутку по любому поводу, что иллюстрировало их психологический комфорт и удовлетворенность жизнью.

Все тут же окружили новых гостей и, представившись, дали волю своему доброжелательному, какому-то особенному, солидарному любопытству: откуда приехали, какой вуз, аспирантуру кончали, кто научный руководитель, какие научные планы после защиты диссертации, в каких походах бывали, о горах, о лыжах, — обо всем, что не имело никакого отношения к Инге и ее жизни. И потому, где всерьез, а где со свойственным ему юмором на все вопросы отвечал Саша. Инга, с одной стороны, испытывала ощущение восторга от всей атмосферы дружелюбия и искренней человеческой влюблённостью друг в друга, которую распространяли и на нее, впервые оказавшуюся среди них. С другой стороны, ее охватывала тревога от ощущения присутствия на чужом празднике, ощущения ущербности рядом с этими ее ровесниками, зажженными далекой от нее наукой, осознанием своей нужности и наполненными ясностью творческих перспектив. Все и здесь было какой-то концентрация всего того, что было не ее: и профессия этих людей, и предмет их разговоров, и планы — все было далекое, незнакомое, недосягаемое. Она очень любила свою профессию, ее влекли гуманитарные науки, которые ей всегда виделись более важными, более значимыми, а их представителей относила к элите общества. А сейчас словно все перевернулось в ее сознании. Вот именно то, чем они занимаются, о чем говорят — это и есть подлинная наука, — вдруг стала она рассуждать молча, все более погружаюсь в ощущение свое второсортности здесь.

Она никогда ранее не знала такого состояния глубокого объективного несоответствия между собой и средой. Везде в разных коллективах и компаниях, где ей приходилось бывать, она была в худшем случае на равных, но в большинстве случаев ее выделяли. Здесь, ей казалось, во всем были такие критерии, которым она ни в чем не соответствовала. Здесь человек виделся только в единстве со степенью его включенности в науку, причем науку ею непостижимую. И эта наука не является для них работой. Это их образ жизни, в который она никогда не сможет включиться, потому что у нее другая работа, другая профессия, которая здесь, в Академгородке, судя по репликам, да и той скудной информации, которая у нее была, — нечто вспомогательное, второсортное. Чтобы как-то скрыть тягостные чувства, все более овладевавшие ею и усиливающиеся незнанием, о чем говорить с этими улыбающимися ей людьми, она стала заниматься с Анютой, которую вот-вот должны были отвести к Зелинским. Вскоре пришли сами Зелинские.

Довольно упитанная, но с изумительной фигурой блондинка, сопровождая каждое слово легким смешком, сначала подошла к Анюте и, спросив ее имя, сообщила, что у нее тоже двое детишек: дочка Светланка — полтора года, и трехлетний сын Степка. Они вместе со всеми детишками очень ждут Анюту у них дома, где ей будет очень весело. Затем, повернувшись к Инге с Сашей, в той же смешливой манере сказала: