Пряничные туфельки

— Гм. Но… Вы точно этим недовольны, эсс? Что происходит, эсса? — он переводил взгляд с Рика на Ринну и обратно, его лицо потеряло спокойную невозмутимость.

Ринна улыбнулась и опустила глаза.

— Мою жену склоняли к пострижению в монастырь, — пояснил Рик, его скулы напряглись. — Я не нравлюсь её семье, знаете ли. Она не чувствует боли, — последние слова он явно не хотел произносить. — На это способны ваши лёгкие зелья от каждой знахарки?

— Эсса только что из монастыря? От Белых Сестёр? — колдун махнул в направлении оставленной Обители. — Тогда колдовство можно и не обсуждать. Там оно невозможно. Вообще, это старая Обитель, ей покровительствует королевский дом. Эсса ни на что не жалуется. Горение чувств, о котором я сказал, действительно способно убирать боль. Предположим, эсса очень скучала и действительно не хочет постригаться в монахини? Этого уже может хватить. Истовые молитвы и всякое такое… Какого рода боль? — он опять поводил вокруг Ринны кубиком, — не отвечайте, я понял. Знаете ли, в пустыне Санрай жрицы местного божества танцуют на горячих углях, им не только не больно, но и без ожогов обходится. Горения чувств они достигают с помощью ритуалов.

— Я знаю, — сказал Рик, — но какие, к демонам, ритуалы для жриц в монастыре, посвященному Пламени?

— Эсс, — колдун укоризненно поморщился, взял теперь шарик и подержал перед каждым глазом Ринны. — О, вот как? Эсса, недавно ваши глаза надолго оставались без света. Дней двенадцать или около того. Молитвенная келья? — Ринна отвернулась, никак не подтверждая догадку. — Собственно, это ответ, — колдун кивнул Рику. — Долгие молитвенные бдения в таких кельях обязательны для старших монахинь. Но людей неподготовленных такое заключение может сломить, даже свести с ума, но… гм, тут вопрос обстоятельств, конечно. Это против правил Храма. Для эффекта, который вас беспокоит, может и хватить. Я обязан донести в Храм. Впрочем, это будет негласно.

— Что такое эта келья? — обманчиво ровным голосом спросил Рик.

— Эсса? — колдун посмотрел на Ринну немного виновато. — Может, вам стоит самой поговорить с мужем?

— Что такое эта келья?.. — повторил Рик.

— Вроде маленького чулана, его длина и ширина меньше роста человека. Абсолютно темная и пустая, — пояснил колдун.

Ринна вскочила и выбежала из комнаты, захлопнула за собой дверь.

Темный и пустой маленький чулан? Да, ещё вчера. Но уже теперь не верилось.

На лестнице пахло корицей и яблоками, это отвлекло и было несравнимо лучше всего. Это было… невероятно хорошо! Запах уютного домашнего праздника, когда рядом все свои, все любимые, всем можно верить. Ринна пошла на запах. Сверху донёсся стук двери и злой голос Рика, колдун отвечал негромко и спокойно. Ну и что? Всё уже случилось. Лучше бы Рик не узнал. Ведь ночью они были счастливы, так зачем выяснять — почему?

Любить — значит сойти с ума, и тогда то, что делают двое — до одури хорошо и приятно, и ещё красиво и очень правильно. Совершенно правильно — когда вместе и когда любишь. Но причём тут любовь, если рысь надолго заперли в клетке и она будет лизать руки любому, кто выпустит?

Лизать руки? Она цапнет, скорее. Но добиться можно — будет и лизать. Зависит от тая. Рысь будет сумасшедшей, может быть, но при чём тут любовь?

Такое разное бывает сумасшествие, разберись теперь, где такое? И надо ли?..

Она любит мужа, просто перестала беспокоиться о неважном. Но что теперь будет думать он?..

Кухня находилась в полуподвале. Хозяйка в клетчатом фартуке возилась с тестом. Ринна спустилась, поздоровалась и присела на скамеечку у входа. Пусть всё останется там, наверху, а она побудет немного в этом облаке корично-яблочного аромата.

— Эсса что-то желает? — трактирщица оторвалась от работы и посмотрела на неё.

— Нет, ничего. Можно, я посижу здесь немного?

— Сидите на здоровье, — женщина лепила пирожки и укладывала их на противень.

Судя по запаху, первая порция выпечки уже доходила в духовке.

— Выпейте это, эсса, — трактирщица тронула Ринну за плечо и протянула стакан, — мятный молочник с солью. Вы очень бледная.

— О, благодарю, — Ринна взяла угощение.

Только что не хотелось ничего, а теперь несладкий мятный молочник показался таким вкусным.

— Первый ребёнок? — трактирщица понимающе улыбнулась.

— Нет! Нет-нет, — помотала головой Ринна, видно, слишком рьяно, потому что добрая женщина удивилась.

— Не желаете ребёнка? Отчего же так?

— Не теперь. Пусть он родится позже. Мне надо… освоиться. Привыкнуть. Понимаете, у меня очень изменилась жизнь.

— Понимаю. Вышли за неровню, — закивала трактирщица. — Да, лучше сперва привыкнуть. У циркачей жизнь трудная, на колёсах. Я ведь видела всяких людей. Вас вот можно и за благородную леди принять — как говорите, как смотрите. А кто ваш муж, я бы и не угадала, если бы не гильдейская пряжка. Циркачей все такие разные. Ваш муж не сирота?

— Вовсе нет…

— Вот и хорошо. Они и чужих по крови, но своих, цирковых, не бросают. А уж родных и подавно. Проживёте, — утешила она и хотела вернуться к своему столу.

— Давайте я помогу? — предложила Ринна, приметив в стороне ещё кадку с тестом. — Заняться нечем.