Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Останется неизвестным, действительно ли в германских политических кругах всерьез питали такие ожидания. Но балтийские немцы в любом случае слишком хорошо знали этих негодников, чтобы даже в мечтах ожидать благодарностей в доме Ульманиса. Если же они, несмотря на это, и готовы были отдать жизнь свою и своих сыновей за освобождение "Латвии”, импульсом к этому стало исключительно острое беспокойство за оставшихся под большевистским господством их соплеменников. Недоверие балтийских немцев к правительству Ульманису отчетливо проявилось 16 апреля 1919 г., когда их ударный отряд использовал паузу, возникшую в боевых действиях после взятия Митавы, для того, чтобы в один прекрасный вечер одним движением руки – словно между одной и второй чашками кофе, – к ликованию всего населения Латвии, отправить правительство Ульманиса ко всем чертям. Политическая подготовка и реализация этого чисто военного путча была более чем жалкой. Но базовый замысел его в целом был верным: путч должен был исправить большую политическую ошибку, вызванную наступлением на Митаву и преждевременным освобождением Латвии. Если же это не удалось, то лишь потому, что с политической точки зрения путч вылился в мертворожденное правительство Ниедры, а с официального представительства германской политики на Востоке не может быть снято обвинение в том, что вообще вся эта роковая авантюра стала возможной лишь из-за его "дружественного нейтралитета” по отношению к Ниедре. Тяжелые последствия были вызваны, кроме того, и поистине недостойными интригами внутри Балтийского национального комитета. Это – отдельная история, которой я не хотел бы здесь касаться.

В предупреждениях от любой политической, материальной и военной поддержки этого авантюрного предприятия недостатка не было. Однако доверие официальных германских инстанций к жизнеспособности правительства Ниедры простиралось так далеко, что было получено даже согласие на наступление на Ригу и на освобождение латвийской столицы. Тем самым добровольно упустили сильнейший и последний козырь германской политики на Востоке, а взятием Риги фактически собственными руками подставили себя под тщательно подготавливаемый Антантой в Эстонии смертельный удар. Когда же затем господин Ульманис вновь сел в кресло премьер-министра в замке "освобожденной”

Риги[227], германская политика на Востоке могла с чистой совестью, словно Гретхен перед Фаустом, признать: "Тебе я, кажется, любя, так много отдала в прошедшем, что жертвовать уж больше нечем”. И на этом, естественно, германская политика на Востоке "нашла свое завершение”. Она погибала самой трагической из смертей, какой только может сгинуть политика. От самоубийства. За счет верного по своему замыслу, но чудовищно жалкого по подготовке и реализации бермондтовского предприятия она, разумеется, не могла быть пробуждена к жизни».

Ответ автора.

«Последняя фаза политики в Прибалтике атакована сразу с двух сторон. С одной стороны поступает упрек, что действовали полностью по схеме старых милитаристов, проводя брутальную политику силы, которая, вполне понятно, не могла привлечь на нашу сторону латышей, а только усиливала среди них антинемецкие настроения. Вторая же сторона, к которой принадлежит и господин фон дер Деккен, напротив, утверждает, что были слишком мягки, идеалистичны, слишком самозабвенно выступали и потому упустили все благоприятные моменты и преимущества.

Когда я однажды выступал в качестве посредника в конфликте из-за заработной платы, обе партии вначале приветствовали меня со всей сердечностью и дружелюбием. Однако, когда я прощался с ними уже после вынесенного арбитражного решения, с обеих сторон меня встретили злобные лица, в которые я и сказал, что теперь точно знаю, что приговор третейского суда был верен.

Хотя в связи с провалом данной политики это прозвучит нелепо, я все же оправдываю нашу политику в Прибалтике в том ее смысле, что в обстоятельствах, изменить которые мы были не в силах, она была методом, которым можно было достичь успеха – если это и вообще было в рамках возможного – вернее всего. Господин фон дер Деккен, как кажется, принадлежит к числу тех балтийских немцев, к которым верно выражение австрийских немцев в отношении венгров: что последним надо было бы жить на глобусе, где есть только их страна[228]. Если бы мы жили на балтийско-немецком глобусе, тогда рекомендуемые господином Деккеном методы можно было бы применить с блестящими шансами на успех, ведь в этом случае мы были бы, без сомнения, сильнейшими. Однако же мы – уполномоченные страны, где рухнула политическая система, система, основанная исключительно на реализации своей власти. На ее место пришло иное устройство, которое отвергало политику силы и не намерено было таковую терпеть, в том числе и в Прибалтике. Если же мы, несмотря на это, все же проводили такую политику, то были бы просто отозваны, а во всякой помощи получили бы отказ[229]. Однако помимо Германии была еще и вражеская коалиция – факт, который господин фон дер Деккен не считает нужным учитывать.