Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Куда более весомая причина провала нашей политики на Востоке заключается в том, что, коротко говоря, ни в малейшей степени не понимали, как вторжение большевиков, поставившее Латвию в январе 1919 г. и последующие месяцы в тяжелейшее положение, можно использовать в политических интересах Германии. Рассматривая с чисто политической точки зрения, вторжение большевиков было для нас тогда подарком судьбы. При условии его безоговорочного и умелого использования именно отсюда можно было бы добиться полного разворота в политике на Востоке, причем в нашу пользу. Вместо этого Германия пролила немало ценной немецкой крови для победы над вторгшимися большевиками и потратила на это несколько сотен миллионов марок, чтобы затем – после того как “Латвия” господина Ульманиса была наконец освобождена – тут же весьма подлыми подножками быть сбитой с ног. Редко когда в политике была более прискорбным образом упущена благоприятная возможность.

В январе 1919 г. большевики, после того как они заняли Ригу и Митаву, стояли на рубеже р. Виндавы. От Латвии остались лишь Либава и узкая полоска земли; большая часть правительства – в том числе и премьер-министр – была за границей и разъезжала, горько жалуясь и выпрашивая помощь, от столицы к столице, но, естественно, не получая ничего, кроме дешевых словесных утешений. Остававшаяся в Либаве лишь видимость кабинета министров одной ногой всегда была на уже стоявшем под парами судне для беженцев. Англия, хотя она и отправила к портам на Балтике несколько судов, не могла и не хотела помочь военными средствами, что со всей отчетливостью было продемонстрировано падением Риги. Время для развертывания собственной армии было латышским правительством упущено. Из Либавы и ее окрестностей, разумеется, нельзя было набрать войско, даже близкое по численности к необходимым для отвоевания страны вооруженным силам, даже при том условии, если бы рекрутский потенциал в Латвии не был так заражен большевизмом, как это было в действительности. Таким образом, Германия была единственной державой, в чьей власти было освободить Латвию. Будет вполне достаточно просто представить себе эту небольшую картинку ситуации и тут же бросить взгляд на финальный результат германской политики на Востоке, чтобы понять, сколь громадный капитал в виде самых действенных политических средств здесь был попросту пущен по ветру. Для Латвии в той ситуации курс нашей марки[225] был совершенно не важен. Она нуждалась в первую очередь в военной помощи, все остальное было лишь вопросом будущего. Для германской политики на Востоке в тот решающий период краеугольным камнем были военные вопросы, а вовсе не проблема предоставления займа. С военной же точки зрения Германия, как показали события, была еще достаточно сильна, чтобы выделить средства, необходимые политикам для достижения желаемого влияния. Однако здесь в малых масштабах было проявлено то же, что и в Мировой войне в целом: политика и ведение войны шли не рука об руку, а лишь в слабом контакте друг с другом, а порой и вовсе оказывались в состоянии противодействия, так что и в завершающей фазе нашей политики на Востоке мы добились впечатляющих успехов, но политически пришли к полной катастрофе.