Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Все то, что освободило и спасло тогда Латвию, исходило от немцев. Немцы из Германии и балтийские немцы пошли за Латвию в огонь. Неужто это не могло и не должно было вызывать у них мысль, что эта помощь в момент величайшей нужды обязывает кое к чему и латышей? Латыши, однако, никаких обязательств за собой не ощущали. Они предоставили немцам приносить жертвы, а в экономическом и политическом плане искали соприкосновения с лидерами вражеской коалиции. Немцы сражались, истекали кровью и умирали, очищая землю Латвии, а латыши их оплевывали, ругали и обвиняли, как только могли. Когда я сегодня перелистываю документы тех дней, лишь теперь у меня складывается более полное представление о последовавших нетривиальных событиях. Только такой обстановкой можно объяснить государственный переворот руками балтийских немцев 15 апреля 1919 г.[219], который привел к неудачному эксперименту с прогерманским правительством Ниедры[220].

Насколько сильно зависела от германской экономической мощи политика в Прибалтике: краеугольным камнем был вопрос о предоставлении займа, который встал передо мной уже в ходе переговоров в Митаве. Конечно, пессимист уже под впечатлением от того, что мне довелось видеть в Берлине, оставил бы всякую надежду. Однако я продолжал надеяться. Везде, где я сталкиваюсь с опасениями и сомнениями в будущем Германии, я выражаю свою веру так, как это делают голштинские крестьяне: «Все равно все это будет как надо»[221]. И когда меня спрашивают, во что же я верю, я отвечаю: в немецкого рабочего. Ведь все это нервозные массовые скопления на площадях крупных городов, все это бездельничающее отребье, эти сборища, направленные на то, лишь бы забастовку устроить, – все это не относится к немецким рабочим. Только не рассказывайте мне, какие они. Те немецкие рабочие, что создали профсоюзы и кассы взаимопомощи, основавшие для своих братьев бюро по страхованию от болезни и потребительские союзы, эти истинные носители стремления к прогрессу своего класса, именно эти, настоящие, рабочие во время всего этого шума вели себя словно путники, которых застал дождь. Они раз за разом высовывались из-под навеса, чтобы узнать, не кончился ли он и можно ли продолжить путь. Пока продолжалось межвременье, они лишь несколько ошарашенно глядели прямо перед собой. Вот на такого немецкого рабочего я и надеюсь. Когда он придет и продолжит идти своей дорогой, мы быстро поднимем германскую экономику. Но он пока не пришел. Вместо него пришел Маттиас Эрцбергер и сказал, что мы должны подписать продиктованный нам мир[222]. А когда затем Герман Мюллер подписал его в Версале и вернулся[223], я сказал ему, что нам теперь придется сворачиваться и в Прибалтике – игра была проиграна[224].

XIX. Полемика

Вскоре после выхода последней главы я получил письмо от господина фон дер Деккена, балтийского немца, насколько мне известно, живущего в Инстербурге литературным трудом. Это письмо было предназначено для печати; я напечатал его вместе со своим ответом. Привожу и то и другое в данной книге.

«В главе “На исходе германской политики на Востоке”, завершающей воспоминания Августа Виннига о времени его деятельности в Прибалтике, автор исследует вопрос, “как же могло случиться так, что германские усилия в Латвии остались настолько лишены успеха”. Предпринимаемые с различных сторон попытки сделать ответственными за неудачу нашей политики в Прибалтике германские военные инстанции, действовавшие там, он вполне справедливо отвергает. Правда, он полагает, что командование войск слишком мало внимания уделяло сложным задачам германской политики. В качестве характерного примера этого он упоминает случай, когда один старший офицер на совещании с латышским кабинетом министров постоянно употреблял слова «латыш» и «большевик» как взаимозаменяемые понятия. Конечно, подобные искажения только увеличивали трудности, и все же было бы неверно усматривать причину неудачи нашей политики в поведении командования. С этим мнением можно только согласиться. Столь же мало можно возразить автору и тогда, когда он утверждает, что политика провалилась вовсе не потому, что те, кто ее проводил, «оказались глупцами». Вплоть до этого момента любой, кто знаком с ситуацией и действовавшими тогда в Прибалтике личностями, может с господином Виннигом лишь согласиться. Однако, когда далее он заявляет, что политика, направленная на укрепление германского влияния в Латвии, потерпела неудачу из-за того, что «крах германской экономики лишил нас средств, которыми мы могли приобрести желаемое влияние», с моей точки зрения, это вовсе не «простая и краткая правда», как пишет господин Винниг, а тяжелая ошибка, рассмотрение которой должно представлять определенный интерес, хотя, естественно, в прискорбном результате нашей политики на Востоке это уже ничего изменить не может.