Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Этот доклад стал последней моей политической акцией в Курляндии. По завершении собрания я поехал в порт и там на шлюпке добрался на борт корабля, на котором отправился в Кёнигсберг. 23 января телеграммой из внешнеполитического ведомства я был назначен имперским комиссаром по Восточной и Западной Пруссии и оккупированным бывшим русским территориям, а вечером 25 января я прибыл в Кёнигсберг. Отправляясь в эту поездку, я пребывал в убеждении, что речь идет максимум о двух-трехнедельном перерыве в моей деятельности в Прибалтике, а я смогу вскоре вновь покинуть Восточную Пруссию[201]. Однако случилось совсем иначе.

XVIII. На исходе германской политики на Востоке

События в Восточной Пруссии тут же потребовали всего моего внимания. Поначалу у меня еще оставалось время, чтобы следить за ситуацией в Курляндии по телеграфным отчетам моего представительства и своими указаниями как-то воздействовать на нее. Однако постепенно акценты в судьбе германского востока[202] сместились таким образом, что у меня осталось совсем немного времени, чтобы помимо них заниматься и происходящим в Прибалтике. Вместо ежедневных формальных указаний я должен был отправляться на совещания. В особых случаях ко мне являлся Буркхард, и мы их обсуждали.

Предметом больших моих тревог стала судьба оставленного в Риге представительства. Никаких известий от него мы не получали. Только по отдаленным слухам узнали, что представительство было изгнано из своей резиденции, а некоторых его сотрудников большевики арестовали. По обычаю азиатских кочевников большевики унесли с собой и все государственное имущество. Вместе с ними в Ригу прибыли и некоторые германские дезертиры и перебежчики[203], основав там «германское посольство» и завладев документами, инвентарем и деньгами нашей миссии, которыми они затем и распорядились по известному большевистскому образцу. Вскоре арестованные были освобождены, однако более о них никак не заботились, а под арестом остался только руководитель представительства доктор фон Шойбнер-Рихтер[204].

Я сообщил об этих фактах в иностранное ведомство, которое со своей стороны предприняло меры, чтобы добиться освобождения этих людей. Однако господин Чичерин все нагло отрицал. Германские друзья большевиков тут же разразились негодованием по поводу моей лжи. Я, само собой, не позволил себя смутить, и после нескольких недель мои подчиненные прибыли в Кёнигсберг. Хуже всего пришлось доктору фон Шойбнер-Рихтеру. 17 января, когда в Риге узнали о смерти Либкнехта, ему заявили, что вечером он будет расстрелян как заложник за эту жертву. Вечером, когда Рихтер уже готовился к смерти, его вывели из камеры и сказали, что казнь переносится на следующее утро. Назавтра, когда Рихтер вновь уже полагал, что вот и пришел его последний час, ему сказали, что еще не вполне определились, будут ли его казнить, однако ему не стоит тешить себя надеждами; ведь его сочли недостаточно значительной фигурой, чтобы отомстить за Либкнехта, так что охотно расправились бы со мной, но я уже уехал. Вот таким образом над человеком измывались два дня, а затем его внезапно освободили, чтобы вскоре после этого вновь столь же неожиданно арестовать. 2 февраля Рихтер вместе с другими членами рижского представительства прибыл в Кёнигсберг.

Схожая судьба была и у барона фон Трютцшлера, который в ходе моей поездки в Берлин оставался германским представителем в Митаве. Его тоже арестовали. Его миновали те издевательства, которым подвергся Рихтер. В феврале вернулся и Трютцшлер.

В это время уже смогли вести военные операции новыми и более крупными силами. За несколькими горстками добровольцев в середине февраля последовал ведомый капитаном фон Плеве полк, а вскоре вербовочные бюро в Германии обеспечили столь мощную силу, что Курляндия была освобождена в относительно короткое время[205].

Квалифицированное описание хода военных операций было дано их руководителем генералом Рюдигером фон дер Гольцем[206].