Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

На обратном пути в Прибалтику я сделал краткую остановку в Кёнигсберге, чтобы узнать, какое воздействие оказала моя речь в солдатском совете в вопросе о пропуске военных эшелонов. Но я застал куда менее благоприятную ситуацию, нежели ожидал. Солдатский совет особенным влиянием не пользовался. Он был попросту дискуссионным клубом. Власть же была в руках командования «Народной и морской дивизии», отряда матросов численностью около 1000 человек, который хозяйничал в замке и в других общественных зданиях и никакого начальства над собой не признавал. По чистой случайности, как раз когда я наводил справки в профсоюзном правлении, явилась делегация от местного унтер-офицерского союза, которая, услышав, кто я такой, попросила остаться в Кёнигсберге и выдворить оттуда матросскую шайку. Но так как это был не мой пост, мне пришлось отпустить делегацию, не удовлетворив ее пожелание. В ходе визита к тогдашнему обер-президенту[194] я услышал те же жалобы. Он сказал мне, что просил у центрального правительства помощи против матросов и что последнее вполне может меня специально уполномочить навести порядок в Кёнигсберге и во всей провинции. Я же всю эту ситуацию рассматривал с точки зрения моих прибалтийских проблем, и так как для этого был необходим в первую очередь надежный путь снабжения, коим Восточная Пруссия на тот момент не являлась, я обещал, что вполне смогу приехать в Кёнигсберг на две-три недели, чтобы разобраться в местных проблемах. Затем я отправился в Курляндию.

XVII. Последние дни в Курляндии

Между тем позиции наших войск под Митавой было уже не удержать. Большевики через Ригу переправились на другой берег Двины и продвигались от Торенсберга к Митаве. Пониже Риги они закрепились в районе Туккума. Действовавшие под Бауском части Красной Армии также оттеснили небольшие силы Железной дивизии. Вследствие этого позиции, которые уже невозможно было удержать, оставили, в связи с чем пришлось сдать и Митаву[195]. Вместе с военными инстанциями в Либаву выехала и дипломатическая миссия. Войска укреплялись на рубеже реки Виндава, где они пытались возместить недостаток численности большей подвижностью в действиях.

Отправилось в Либаву и латышское правительство. Когда я прибыл туда, то застал изменившуюся обстановку. Латышский кабинет за время моего отсутствия много раз занимался вопросами, связанными с обеспечением военной защиты. Обстановка явно давила на правительство. Имевшиеся в его распоряжении боеспособные части настолько уступали большевикам числом, что ежедневно приходилось считаться с возможностью, что придется оставить и Либаву. Для этой цели уже предприняли необходимые меры, а большой пароход стоял в готовности отплыть. Однако сдача Либавы означала бы для латышского правительства потерю остатков государственной территории. Тогда кабинету, если он не будет расформирован, пришлось бы отправиться в другую страну, чтобы продолжать работу в Тильзите. И это правительству было, разумеется, понятно. Таким образом, теперь, когда от этого зависело будущее Латвии, следовало обеспечить – и как можно скорее – необходимую военную силу. Мы имели в виду возможность оказания такой помощи, а правительство было вполне готово ее принять, однако оно противилось условиям, которые мы выдвигали. Это было отчаянное положение: с одной стороны, угроза от Красной Армии, а с другой – экономические и политические обязательства перед Германией, что и приводило к постоянным и упорным обсуждениям на заседаниях. Искали выхода. Казалось, что он заключается в возможности получить военную помощь от Швеции[196].