Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Помимо открытых в Германии вербовочных бюро делом поиска добровольцев для Курляндии занимались и другие инстанции. Однажды я был обрадован сообщением, что на следующий день из рейха прибудут 600 добровольцев. Военные инстанции просили меня поприветствовать их и рассказать об их задаче с политической точки зрения. И вот наступил другой день, и в первые часы пополудни добровольцы во главе с военным оркестром прошли маршем по улицам Либавы к приготовленной для них казарме. Это были люди без оружия и оснащения, в военной форме различных частей. На следующее утро я отправился к ним в казармы. Уже первые впечатления показали мне, что эти добровольцы не совсем те люди, в которых мы здесь нуждаемся. В группе, стоявшей во дворе, я заметил многих солдат без кокард. Я спросил их, почему они сорвали кокарды. Ответов мне вполне хватило, чтобы составить представление о настроениях этих людей. В казарме я приказал созвать солдат и спросил некоторых из них, что им было сказано при вербовке относительно их задач в Курляндии. Эти люди прямо-таки не знали, что и ответить, и упомянули лишь, что им обещали 10 марок жалованья в день и хорошее довольствие. Среди добровольцев я заметил и седовласых солдат, которым уже было за 50, а также и тех, кто был даже на вид явно не годен к военной службе. То были безработные, привлеченные подобными обещаниями и затем отправленные к нам. В такой ситуации я посчитал вполне уместным тут же заявить этим людям, что они прибыли в Курляндию на основании неверных сведений, ведь здесь речь идет не о заработках и не о довольствии, а о самой настоящей войне. Кто готов сражаться с Красной Армией, может остаться здесь, остальные будут сегодня же отправлены обратно в Германию. Когда я потребовал от добровольцев, чтобы те, кто будет сражаться на фронте, собрались у одной из стен, вышли всего 20 человек. Примечательно, что среди них был и старый седой господин лет 55.

Однако уже через несколько дней прибыла и первая реальная помощь ведущим тяжелые оборонительные бои войскам, а именно фрайкор Пфеффера[200].

Совершенно не обращая внимания на всю сложность политической обстановки, выходившая в Либаве правительственная латышская газета продолжала самые безудержные нападки на Германию. И вновь я поставил вопрос об этом перед несколькими членами кабинета и заявил им, что в подобной атмосфере ненависти и недоверия работать далее в прежнем ключе мне уже невозможно. Однако и опять господин Вальтер со товарищи пожали плечами и заверили в своей в том невиновности и бессилии что-либо исправить. Тогда я решился на несколько необычный шаг. Я пригласил жителей Либавы в зал одного из курортных заведений на публичную лекцию «Германия и Латвия», выступать собирался лично. Я намерен был в ответ на клевету и травлю в латышской прессе и при двусмысленном молчании латышского правительства хоть раз публично изложить то, что здесь было предпринято после переворота для поддержки и защиты латышской государственности и к каким целям стремится германская политика. Разумеется, ситуация, при которой посланник в стране, при правительстве которой он аккредитован, публично выступает с политическим докладом, была необычной. Однако это происходило в далеко не самую заурядную эпоху, чьей важнейшей чертой была публичность ведения политики, и сами условия, в которых мы работали, были далеки от нормальных. Латышское государство существовало лишь на бумаге. Латышское правительство вообще может управлять территорией своей страны лишь потому, что делает это под нашей защитой и на наши деньги. В Либаве все происходило так же, как и в Риге: городское население снабжалось из германских запасов, и, несмотря на такую политику, из латышской прессы ничего, кроме упреков и оскорблений, не слышно, а латышское правительство, которые слишком хорошо знает, чем оно нам обязано, не проронило ни слова, чтобы разъяснить ситуацию и умерить страсти. И все же чрезвычайность моего поступка вызвала немалый интерес. Доклад проходил под защитой Либавского солдатского совета, председатель которого открыл собрание и руководил его работой. Если бы я здесь пустился в подробности содержания выступления, это означало бы повторение очень многого из уже сказанного выше. Поэтому я хотел бы свести все к основной мысли: Германия и Латвия, так же как и Германия и Литва, обречены друг на друга. Мы – вне зависимости от того, удастся ли этим странам сохранить свою независимость, или же они достанутся России обратно, – связаны многосторонними общими интересами, которые просто обязывают нас проявить волю к взаимопониманию. Однако прежде всего ясности в отношениях требует чрезвычайно тяжелая нынешняя ситуация. Выступления, что последовали вслед за докладом, были ценны тем, что слово брали как балтийские немцы с ярко выраженными консервативными воззрениями, так и латышские социалисты, и германские солдаты – все они завершали речь требованием сплотиться.