Его снисходительный тон прогнал все мысли о боли из моего сознания.
— Ты не мог бы просто, чёрт возьми, спуститься на землю? — заорала я, пихаясь до тех пор, пока он, наконец, не отпустил меня. Я набросилась на него: — Ты не вправе говорить мне, куда я могу ходить или как мне проводить время. И я не какая-то «тряпка», за которую тебе надо впрягаться и постоянно спасать.
Он изогнул бровь, посмотрев на меня, и это взбесило меня ещё больше.
— Ладно, ты просто сделал это, и я благодарна, но это не даёт тебе права орать на каждого или обращаться со мной как с никудышней. Если ты исключительного такого мнения обо мне, тогда я бы хотела, чтобы ты просто держался от меня подальше.
Он сделал шаг навстречу ко мне.
— Я не сказал, что ты была…
— Просто забудь.
Я подняла руку, и ткань рукава болезненно скользнула по обожжённой руке. Прикусив губу, я не смогла сдержать вырвавшийся из меня стон боли.
Беспокойство сменило гнев во взгляде Николаса.
— Нам надо отвести тебя в медицинское отделение.
Я повернулась к двери.
— Мне не нужна твоя помощь. Я и одна могу туда сходить.
— Я иду с тобой.
Я распахнула дверь.
— Нет, не идёшь. Просто оставь меня в покое.
Я едва могла видеть, куда иду сквозь слезы, когда заспешила в сторону главного здания, и я не знала, были ли это слезы от боли, гнева или обиды. Я чувствовала себя жалкой на слишком многих уровнях, чтобы попытаться разобраться в своих эмоциях, и всё чего я хотела, так это установить некоторую дистанцию между мной и Николасом.
Дежурным лекарем была та же девушка, которая ухаживала за мной в первый раз, когда я заработала от Алекса ожог, и она покачала головой, когда увидела мой обуглившийся рукав. Прежде чем осмотреть руку, она дала мне немного пасты-гунна, и на этот раз я приняла её без жалоб. Спустя несколько минут боль отступила, и как только я расслабилась, она принялась за работу, сняв мою рубашку и покрыв ожог той же холодной целебной мазью, которую она применяла в прошлый раз. Затем она обернула мою онемевшую руку в мягкую марлевую повязку и помогла мне обратно надеть рубашку, наказав мне спокойно полежать несколько минут.
Когда несколько минут спустя открылась дверь, я повернула голову, ожидая увидеть лекаря, но вместо неё увидела Николаса. Выражение его лица было нечитаемо, и я отвернулась, переведя взгляд на потолок.
— Честно говоря, у меня нет сил спорить с тобой снова, Николас.
— Я хотел убедиться, что ты в порядке.
— Я в порядке. У меня были раны и похуже, помнишь?
— Помню, — ответил он сердитым голосом.
В течение минуты никто из нас не обмолвился и словом, и повисшая в комнате тишина очень быстро выбила меня из колеи. Почувствовав себя уязвимой в своем нынешнем положении, я села, позволив ногам свободно свисать с края стола для осмотра больного. Я подняла забинтованную руку.
— Смотри, обо всём позаботились. Я в два счёта буду как новенькая.
Он не улыбнулся, всё ещё заведённый из-за происшествия. Я не понимала, почему из-за таких вещей он становился таким разгневанным. Никто другой из этого проблемы не делал.
— Ты не обязан со мной оставаться. Лекарь сказала, что я в норме.
— Прости, что накричал на тебя.
От изумления у меня приоткрылся рот. Я всё верно расслышала? Николас только что извинился передо мной?
— Я никогда не хотел заставлять тебя почувствовать себя никудышней. Меня всего лишь злит наблюдать, как ты рискуешь подобным образом.
Я постаралась не позволить своей собственной злости всплыть на поверхность.
— Чего ты от меня ждешь — что я спрячусь в своей комнате, следовательно, не пострадаю? Невозможно всё время быть в безопасности. Ты должен осознать, что иной раз я могу пострадать, особенно если я стану воином.
Яркая вспышка в его глазах сообщила мне, что я опять сказала что-то неправильное.
— Я думал, ты не хотела быть воином.
Я вскинула свою здоровую руку.
— Для чего же я тренируюсь, если не ради того, чтобы стать воином? Разве мы не этим занимаемся?
Он пошёл в мою сторону.
— Я учу тебя защищать себя, если тебе когда-нибудь это понадобится, а не выходить в мир в поисках неприятностей.
— Я не ищу неприятности, и этот инцидент с Алексом был дурацкой случайностью. Это могло произойти с каждым, — я отвела от него взгляд и прижала к животу свою невредимую руку. При всём прогрессе, достигнутом мной в тренировках на этой неделе, неужели он думает, что я была совершенно никчёмной? — Почему тебе так сложно поверить, что я могу о себе позаботиться? Я не ребёнок, знаешь ли.
Он остановился в двух футах от меня, и я обнаружила, что из-за того, что я сидела на столе для осмотра в кои-то веки наши взгляды находились на одном уровне. К сожалению, это означало, что мне некуда было смотреть, кроме как в его глаза.
— Нет, ты не ребёнок.
От произнесённых хриплым голосом слов у меня пересохло во рту, как в Сахаре. Воздух в кабинете потеплел и сгустился, и внезапно мне стало трудно дышать.