Прибытие поезда (СИ)

Что ещё? Ветер проносит над местностью сей пушистые семена, степь колышется под лиловой тучей; приходит дождь и льётся на рыхлую глину, на открытую ладонь отрубленной кисти, лежащей в земле.

Кэтэлин погладил коня по влажной морде. Пробив уздечку, между глазом и ухом вошла пуля и застряла где-то внутри.

- Ты всё понял, разбойник?

- Что тут понимать? - гайдук оглядывается, щурясь. - Я бы стрелял оттуда, - он показал на восток. - Из под-солнца.

- Думаю, это как раз не важно, - сказал настоятель.

- Ну а что тогда.

- С одним конём мы далеко не убежим, - отец Василий поёжился, будто чувствуя на себе взгляд Сволочи, преломлённый линзой. - Не знаю, нужны ли ему мы, но Феодула и Сергия он убил. Убил бы меня, и странно, что до сих пор этого не сделал. А тебе сначала шляпу, теперь лошадь... Всё в порядке! - крикнул он детям, готовым разбежаться. - Оставайтесь тут.

Кэтэлин, сидя на корточках, вытер ладонь о песок.

- Получается, это моя Сволочь?

- Я только говорю, что это очень простая мысль, после того, что я видел. Не спорю, я могу ошибаться, но и подумать я могу. И я это говорю к тому, разбойник, что я потерял троих людей, которых должен был спасти. А ты получил всё, что хотел от нас. Золото получил. Ты нам помог, за что я обещаю молиться о спасении жизни твоей и души твоей. Но вот появилась эта, как ты называешь, Сволочь... Если она за нами, то ты нас не спасёшь, а если за тобой, то тебя она пока убить не хотела.

Дети стояли у повозки, крепко обнявшись. "Ай, хитро устроена природа, - подумал Кэтэлин. - Так звери сбиваются в тесный круг, чтобы нельзя было высмотреть никого по-отдельности."

- Оставь нас. Дальше мы сами. Если Богу угодно, чтобы мы выжили, он поможет.

Кэтэлин распахнул жилет, вытащил из-за кушака широкий охотничий нож и принялся резать подпругу. Справившись с кожей, он стянул седло с конской туши, и закинул в повозку. Как было, с ружьями, золотом, котелком и патронной сумкой. Там же лежали три ружья и револьвер, выданные Кэтэлином отцу Василию и детям незадолго до этого. Гайдук сгрёб их вместе и связал шнурком.

- У меня нет знакомой Сволочи, - сказал он. Вдруг задохнулся и громко чихнул, обрызгав седло и полированную латунь ствольных коробок. - А-ф-фу, - Кэтэлин втянул носом воздух, отдуваясь и булькая. - Нет и никогда не было. И не так я грешил, чтобы за мной чёрт увязался. И монахов я не обижал... - он поглядел на пятнистые от синяков лица детей. - Мулцумеск, батюшка. Я всё-таки с вами.

- Зачем?

- Душу спасти хочу.

- Собирайтесь, - отец Василий кивнул детям. - Мы пойдём, разбойник. Не знаю, какие у тебя планы, я желаю тебе мирной жизни, раз уж угодно было Господу, чтобы мы встретились, есть у него свои дела и к тебе. А ещё сказано было: идущие этим путём, даже и неопытные, не заблудятся. Но вот про спасение души ты, уж извини, врёшь.

- Аша-й, - кивнул гайдук. - А знаешь, в чём правда? Что у меня ривольвер, а у тебя нет. Значит, три фунта железа решают, как обернётся следующая минута. А у тебя нет ничего, чтобы эту минуту у меня выкупить. Короче говоря, будешь делать то, что я хочу.

- Не понимаю, - священник затряс головой, - зачем тебе это нужно? Мы тебе зачем нужны?

- Солдатом - ты - был - чьим? Турецким? Башибузуком был, Василикэ?

- Бог с тобой...

- Согласен, вряд ли. Тогда чьим? А?

- Какое это...

- С мускалями служил.

Отец Василий закрыл глаза.

- Да, - сказал он. - Да, я бывший солдат русской армии. Моё прошлое не делает меня в меньшей степени священником.

- Аша-й, - снова сказал Кэтэлин. - Это делает тебя мускальским шпионом. И не делает в твоей руке ривольвера. А в моей делает. Так что поехали, батюшка.

25.

В 1853 году Кэтэлин Пую принёс в свою пастушью хижину два пистолета, обёрнутые рогожкой. Рассохшуюся коробку он выбросил, а себе оставил пороховницу, шомпол, докупленную отдельно жестяную банку с капсюлями и мешочек пуль, и непонятного назначения клещи с дыркой. Один из стволов оказался на середине раздут. Почему так бывает, Кэтэлин не знал, а поймёт потом, случайно. Он уходил по утрам стрелять в круглый камень, стоящий над ручьём. Думал, однажды пуля столкнёт камень в ручей, но пули заканчивались, а камень всё стоял, только выбоины в нём стали сходиться плотнее к середине.

После тёплого благодатного сентября откормленное стадо пришлось сгонять к самому югу Вранчи - прочь от холодов. В долины по ночам приходил туман, словно огромная овца ложилась мягким брюхом между горами. Утром в конце октября Кэтэлина разбудил необычно громкий лай. В тумане и не понял сперва, что происходит. Это к его отаре в долину по двум проходам выбегали чужие овцы, и чужие собаки носились вокруг них.

- Хэ-эй, - кричал кто-то невидимый. - Кто здесь! Собери своё стадо, едрить тебя, пока не смешались!

Кэтэлин побежал вниз, расталкивая на ходу овец. А как разделить стада при такой видимости? Из тумана к нему вышли двое пастухов, один в такой же кушме, какая была у Кэтэлина, второй - в широкой валяной шляпе с провисающими полями. Оба вели в поводу нервных, спотыкающихся на ухабистом спуске лошадей.