Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Екатерина в Божьем храме
С благоговением стоит,
Хвалу на Небо воссылает,
И купно сердце всех пылает
О целости Ея и нас;
Что Вышний крепкою десницей,
Богиню нам подав Царицей,
От гибели невинных спас.

Услышьте, Судии земные

И все державные главы:
Законы нарушать святые
От буйности блюдитесь вы
И подданных не презирайте,
Но их пороки исправляйте
Ученьем, милостью, трудом.
Вместите с правдою щедроту,
Народну наблюдайте льготу,
То Бог благословит ваш дом.

О коль велико, как прославят

Монарха верные раби!
О коль опасно, как оставят,
От тесноты своей, в скорби!
Внимайте нашему примеру,
Любите их, любите веру:
Она – свирепости узда,
Сердца народов сопрягает
И вам их верно покоряет,
Твердее всякаго щита.

(Ломоносов, VIII, 778)

Эти стихи предвосхищали обряд венчания Екатерины, готовившийся при участии бессменного Трубецкого, и обнажали политическую механику литургического действа. Откровенная в своем макиавеллизме политическая рекомендация монархам «любить веру», поскольку она «верно покоряет» им народы, составляла узловой момент придворного политического благочестия. Феофан писал в «Слове о власти и чести царской», переизданном в 1760 г. в составе его «Слов и речей»: «<…> самыи афеисты <…> советуют, дабы в народе бог проповедан был. Чесо ради? Инако, рече, вознерадит народ о властех» (Прокопович 1961, 83).

На этой концептуальной основе Ломоносов разворачивает поэтическую сцену, средствами библейского языка обнаруживающую в обряде дворцового молебна политико-богословские основания монархического порядка. Вера «сердца народов сопрягает», то есть выступает основополагающим принципом политического единства монарха и подданных:

Екатерина в Божьем храме <…>
Хвалу на Небо воссылает,
И купно сердце всех пылает
О целости Ея и нас.

Двумя десятилетиями раньше Елизавета в ходе коронационных торжеств требовала исповедания политической лояльности и всенародным указом повелевала подданным молиться за ее «долголетное, постоянное и щастливое государствование» (Обстоятельное описание 1744, 27–28). Общая молитва подданных за государя составляла речевую ситуацию некоторых псалмов, в том числе упомянутого уже псалма 20, а также псалма 19. Процитируем переложения Тредиаковского:

O! Господи, Царя спаси;
А нашего в день обща зова,
Им слух Твой вскоре огласи,
И нам не отреки покрова.

(Псалом 19)

Твоею силою наш Царь,
О! Господи, возвеселится;
И, как подобна всем нам тварь,
Вельми он радостен явится,
Спасением как ободрится. <…>

Благословляя предварил

Его имением довольным;
Венцем главы верьх озарил,
И каменем, и златом гольным,
Поставив сам его престольным.

(Псалом 20; Trediakovskij 1989, 54–55)

Молитвой за царя венчается посвящение к «Псалтыри рифмотворной» Симеона Полоцкого:

Он, царь, о тебе, царе, молит бога в небе,
аз, раб царя сил и твой, зде молю о тебе:
Да многая ти лета изволит подати,
здравие, мудрость, славу врагов побеждати.

(Симеон 1953, 212)

В следующих строфах Ломоносов очерчивает условия политико-богословского договора между монархом и подданными, подобного завету, заключенному Давидом со старейшинами Израиля «пред Господом» (2 Царств 5:3). Нарушение этого завета необходимо приводит к политической катастрофе:

О коль велико, как прославят
Монарха верные раби!
О коль опасно, как оставят,
От тесноты своей, в скорби!

Разбирая эти строфы, Лотман обращает внимание на содержащиеся там «совершенно неожиданные у Ломоносова слова об обязанностях монархов, обусловливающих их право на власть» (Лотман 1996, 56). Ломоносов, как известно, парафразировал екатерининский манифест, изъяснявший провинности свергнутого Петра III: