Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Державу мышцею явил
Своею, Сам и утвердил <…>
Низверг в глубокий сильных дол,
Вознес смиренных на престол <…>
Так Аврааму Сам дал клятву издалека,
И семени его до века.

(Тредиаковский 2009, 220)

Вознесение к земной власти – в соответствии со смыслом коронационного обряда – прославляется здесь в качестве священного таинства. Сравним в «Парафразисе песни Анны»:

Господь восшел на небо в славе <…>
Царям Он крепость в нас пасет.

(Тредиаковский 2009, 207)

В песне Богородицы, приуроченной в Евангелии к посещению ею св. Елизаветы (Лк. 1:46–55), сосредоточивались основные мотивы политического почитания Елизаветы Петровны. Параллель между русской императрицей и Богородицей составляла один из важнейших лейтмотивов коронационных торжеств (см.: Сморжевских-Смирнова 2008). Св. Елизавета, мать Иоанна Предтечи, была небесной покровительницей императрицы, так что ее почитание тоже стало частью монархического культа (см.: Живов, Успенский 1996, 256–257; Marker 2007, 215–216). Во время торжественной встречи императрицы в Москве Амвросий цитировал стихи этой евангельской песни после того, как призывал на Елизавету Петровну благословение Богородицы и Иоанна Предтечи «вместе со своими родительми Захариею и святою праведно Елисаветою» (Обстоятельное описание 1744, 20).

Тема завета вместе с сопутствующим ей псалмодическим языком прочно вошла в арсенал панегирической поэзии. Ломоносов в 1754 г. заканчивал оду на рождение Павла Петровича такой молитвой:

О Боже, крепкий Вседержитель,
Пределов Росских расширитель,
Коль милостив бывал ты нам!
Чрез семь сот лет едино племя
Ты с Росским скиптром сохранил;
Продли сему по мере время,
Как нынь Россию расширил. <…>
Пред мужем, некогда избранным,
Ты светом клялся несозданным
Хранить во век престол и плод.
Исполни то над поздным светом
И таковым святым обетом
Благослови Российский род.
Для толь великих стран покою,
Для счастья множества веков,
Поставь, как солнце пред Тобою
И как луну, престол Петров.

(Ломоносов, VIII, 564–565)

Эти стихи, как указывает М. И. Сухомлинов, восходят к 88‐му псалму (Ломоносов 1893, 112 втор. паг.)[13]. Согласно краткой экспликации, предварявшей перевод этого псалма в книге Тредиаковского, в нем говорится «о завещании с Давидом, коим Господь обещал утвердить его престол». Процитируем переложение Тредиаковского:

Зделал я, Ты говорил,
Мой завет с моим избранным;
Клятвою тот утвердил,
Обещая словом данным
Верно моему рабу,
Сердцем кроткому Давиду:
К семени я вечно сниду,
В род престол твой и судьбу
Дам, наследства без откиду. <…>

Я вознес и в честь толику

Здесь Избранна от людей:
Я нашел раба Давида;
А достоинству для вида,
Освящен Елеем сей;
Прочь вся от него обида! <…>

Ввек его пребудет род,

И престол его пред Мною
Как бы Солнце с года в год,
Тверд, иль как луну, устрою <…>

(Trediakovskij 1989, 228–234)

В молитвенном языке Псалтыри увековечивался политический завет помазанника с богом. Еще в 1733 г., прославляя воцарение Анны Иоанновны, Тредиаковский предпосылал своей оде эпиграф из Псалтыри: «Десница господня вознесе мя, десница господня сотвори силу» (Пс. 117:16; Погосян 1997, 141, 44–45). Для эпиграфа к оде на коронацию Елизаветы («Господи! велия слава ея спасением Твоим») он приноровил 6‐й стих псалма 20, читавшегося по ходу венчания и начинающегося красноречивой формулой: «Господи силою твоею возвеселится Царь…» (Обстоятельное описание 1744, 55; Тредиаковский 2009, 387).

IV

Политико-богословским языком Псалтыри и других библейских книг освящался не только завет царя с богом, знаменовавший установление верховной власти, но и ее политический завет с сообществом подданных. Это видно, например, в сцене высочайшей молитвы из ломоносовской «Оды… Екатерине Алексеевне… на… ея восшествие… июня 28 дня 1762 года», выстроенной на заимствованиях из псалмов: