Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Господи Боже наш царю царствующих и Господи господствующих, иже чрез Самуила пророка избравый раба Твоего Давида, и помазавый его во Царя над людом твоим Израилем <…> Елисавет Петровну, Юже благоволил еси поставити Императрицу над языком Твоим <…> помазати удостой елеом радования <…> (Обстоятельное описание 1744, 57).

Переложенный тремя поэтами 143‐й псалом подходил на роль библейского прообраза этой молитвы, основывавшей власть монарха на общении с богом. Вот как говорит Давид в «оде парафрастической» Тредиаковского:

Повинуя род людей,
Дал он крайно мне владети,
Дал правительство имети,
Чтоб народ прославить сей. <…>

Боже! воспою песнь нову,

Ввек тебе благодаря,
Арфу се держу готову,
Звон внуши и глас царя <…>

(Trediakovskij 1989, 437, 440)

В стоявшей за псалмами фигуре Давида священный авторитет пророка сливался с политической харизмой монарха. В переиздании Елизаветинской Библии Псалтырь предварялась гравюрой, которая изображала Давида в царском венце, по вдохновению свыше предписывающим законы своему народу, и включала слова псалма: «Безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси» (Пс. 50:8; Библия 1757, стб. 921–922). Псалтырь, наряду с другими библейскими книгами, была естественным источником священной легитимации единовластия. Трактат Боссюэ – выстроенная на библейских цитатах апология неограниченной монархии – венчался словами: «<…> je ne puis mieux finir cet ouvrage, qu’en mettant entre les mains des rois pieux ces beaux psaumes de David» ([Нет ничего превосходнее для окончания сего труда, как вложить в руки благочестивым владетелям прекрасные псалмы Давидовы] – Bossuet 1967, 450).

Параллель между царством Давида и христианской монархией составляла важнейший подтекст новоевропейских поэтических переложений псалмов (см., напр.: Ahmed 2005, 55–57). Герцог Антон Ульрих Брауншвейг-Вольфенбюттельский, собеседник Петра I, прадед Петра II и прапрадед свергнутого Елизаветой Иоанна VI, в юности выпустил сборник своих духовных стихотворений под заглавием «Давидова арфа христианского владетеля» («Christfürstliches Davids-Harpfen-Spiel», 1667; см.: Anton Ulrich 1969). Очередной перевод Псалтыри немецкими стихами, вышедший за три года до «Трех од парафрастических…», предварялся посвящением Фридриху Прусскому; благочестивое почитание ветхозаветного пророка сплавлялось в этом посвящении с верноподданническим преклонением перед властвующим королем: «Wer Jessens Sohn geprüft, der muß dich zu ihm zählen» ([Кто испытал Иессеева сына, должен сравнить тебя с ним] – Spreng 1741, без паг.). В посвящении к «Псалтыри рифмотворной» (1680) Симеона Полоцкого, по легенде внушившей Ломоносову охоту к стихотворству, с Давидом сопоставлялся царь Федор:

Псалми святии царя велика есть дело,
паче духа святаго повествую смело, —
Ибо егда Давид я усты просвещаше,
иже на Израилско царство избран бяше,
Самим господом богом бысть он умудренны <…>
Царь небесный земнаго на то умудрил есть,
тайны сокровенныя чрез него явил есть <…>
Под трудами Давида мой аз полагаю,
мой Давидовых ради труд прийми желаю.
Он, царь, о тебе, царе, молит бога в небе <…>
Юн Давид Голиафа силнаго преможе,
даждь ти, юну, силнаго турка збити, боже <…>

(Симеон 1953, 211–212)

Монархическое прочтение Псалтыри лежит в основе сохраненной Татищевым легенды, приписывавшей переводы 132‐го и 145‐го псалмов из книги Симеона самому Федору (см.: Татищев 1968, 175; Dykman 2001, 32–35). В псалме 132 описывалось священное царство во главе с монархом-помазанником:

Се, что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе; Яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню <…> яко тамо заповеда господь благоговение и живот до века (Пс. 132:1–3).