<…> православными владычествовать восхотел, перво всего начав истреблять страх Божий, писанием святым определенный началом премудрости. По таковому к Богу неусердию и презрению закона Его, презрел он и законы естественные и гражданские <…> все отечество к мятежу неминуемому уже противу его наклонялося (Бильбасов 1900, 86).
Манифест по традиции толковал священный закон
как абсолютистское политическое учение о власти и покорности. Апеллируя к «доктрине договорности» между властителем и подданными (Лотман 1996, 56), манифест укоренял ее в религиозном языке: императрица перед лицом «неисповедимаго промысла Божия» обещала «Нашим императорским словом» ввести определенные «государственные установления» и выражала надежду, что в ответ «Наши верноподданные клятву свою пред Богом [т. е. присягу] не преступят в собственную свою пользу и благочестие» (Бильбасов 1900, 86, 91; о разбираемых строфах в связи с манифестами см.: Ломоносов 1893, 338–342 втор. паг.; Чернов 1935, 176, 179–180; Погосян 1997, 107–123). Язык официальной религиозности воссоединял учение о «непосредственном воплощении божества в царе» и идею договора между монархом и подданными – два обоснования царской власти, имевшие, согласно выводам Лотмана, равно фундаментальное значение для русской культуры XVIII в. (Лотман 1996, 39–59).Характеризуя политико-богословский завет
, Ломоносов неслучайно подбирает библейский поэтический язык, построенный на отрывках из Псалтыри и Книги пророка Исайи. Как указывает Н. Ю. Алексеева, среди источников ломоносовской строфы был и «Парафразис песни Деввориной» Тредиаковского:Услышьте, о! цари землиИ каждый из князей, внушаяА вопли сонмов утишая,С благоговением внемли;Я воспою песнь велегласно,Я Господу пою днесь красно. <…>(Тредиаковский 2009, 222, 611)«Девора Пророчица посреде народа Израильскаго», авторитетный прообраз женского правления, фигурировала во время коронационных торжеств 1742 г. в числе библейских прототипов Елизаветы (Обстоятельное описание 1744, 131; Старикова 2005, 311; ср.: Osherow 2009, 77–110). Сопутствующий панегирический девиз был заимствован из песни Деборы, в которой молитвенное приобщение к божественной воле служило обоснованием властных полномочий правящей корпорации. Продолжим цитировать переложение Тредиаковского:
Но во Израиле всех главИ от народа добровольных,Собравшихся от мест окольных,Как любит сердце, так мой нрав,О! сильные людей, гласитеИ Господа превозносите.Вы, ездящие в полы дняВъявь на своих ослятах белых,И вы, сидящие на целыхСудищах, кривду прочь гоня,И в сонм ходящие, собщайтеДела друг другу и вещайте.(Тредиаковский 2009, 223; курсив наш. – К. О.)Дж. Агамбен исследует, вслед за Э. Канторовичем, богословские истоки секулярной государственности и, в частности, прослеживает связь между «ангелологией и бюрократией». Постоянная соотнесенность «между духовной и светской властью», mysterium
и ministerium, сказывается не только в сакрализации монарха, но и в соположении земной иерархии с ангельским чином. Воплощенный в них обоих «принцип имманентного порядка и управления» совпадает с «призванием к прославляющему песнопению»: «иерархия есть гимнология» (Агамбен 2018, 241–274). Это совпадение манифестировалось в чине коронации: вместе с Елизаветой к торжественной службе в Успенском соборе шествовали «депутаты от купечества» и «малороссийской старшины», а вслед за ними «коллегии и канцелярии, яко то государственные правления, корпусами» и мн. др. В ходе торжеств читалась ектения с прошениями «о всей палате и воинстве» императрицы и о сохранности административных начал: «Господь <…> да подчиненные суды Ея немздоимны и нелицеприятны сохранит» (Обстоятельное описание 1744, 40–42, 54; см.: Уортман 2002, 129–152).Тредиаковский в «Парафразисе песни Деввориной» и вслед за ним Ломоносов в оде на восшествие Екатерины увековечивают библейским языком явленную в литургии секулярную сакральность государственной иерархии и политико-богословского закона:
Услышьте, Судии земныеИ все державные главы:Законы нарушать святыеОт буйности блюдитесь вы <…>