Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Voyez de combien de mouvements contraires elle est agitée. Elle gèle, elle brûle, elle est folle, elle est sage; ou elle est entièrement hors d’elle-mesme, ou elle va mourir. En un mot on diroit qu’elle n’est pas éprise d’une simple passion, mais que son âme est un rendez-vous de toutes les passions.

[Взгляните на нее: сколькими противоположными чувствами она волнуема. Она леденеет, она горит, она безумна, она мудра; она либо совершенно выйдет из себя, либо умрет: одним словом, мы не скажем, что ее обуревает одна простая страсть, но что в ее душе встречаются все страсти.] (Boileau 1966, 357)

К выделенным словам Буало делает примечание:

C’est ainsi que j’ay traduit φοβει̃ται, et c’est ainsi qu’il le faut entendre, comme je le prouverai aisément s’il est nécessaire. Horace, qui est amoureux des Hellenismes, employe le mot de Metus en ce même sens dans l’Ode Bacchum in remotis; quand il dit: Evoe! recenti mens trepidat metu; car cela veut dire: Je suis encore plein de la sainte horreur du dieu qui m’a transporté.

[Так я перевел глагол φοβει̃ται [боится], и именно так его надо понимать. В случае необходимости я могу легко это доказать: Гораций, любивший заимствовать выражения греческие, использует в таком же значении слово metus [страх] в оде [II, 19] Bacchum in remotis, когда говорит: Evoe! recenti mens trepidat metu [«Эвоэ! мой разум трепещет от внезапного страха»]. Этим он хочет сказать: «Я полон обуявшим меня священным страхом божества».] (Boileau 1966, 416)

Любовный трепет Сафо, с которым Буало сопоставляет августианский язык Горация, становится в пиндарической традиции образцом для политического восхищения. Руссо парафразирует стихи Горация и их толкование у Буало в известной оде на рождение наследника престола («Ode… sur la naissance de monseigneur le duc de Bretagne», 1707):

D’où naît cette soudaine horreur?
Un dieu vient échauffer mon âme
D’une prophétique fureur. <…>
Apollon m’inspire et m’éclaire <…>

[Откуда происходит этот внезапный ужас? / Какой-то бог воспаляет мою душу / Пророческим неистовством. <…> / Аполлон вдохновляет меня и просвещает <…>.] (Rousseau 1820, 93)

Руссо неслучайно переносит «священный ужас» в политическую сферу. Уже Буало в «Рассуждении об оде» толкует пиндарический восторг своей оды как риторическую проекцию королевского могущества: