Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Ломоносов монтирует мотивы Вергилия с парафразами Книги Премудрости Соломона (9:4), а также псалмов 90 и 91: «Праведник яко финик процветет, яко кедр иже в Ливане умножится» (Пс. 91:13), «на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия» (Пс. 90:13). Средствами аллегорического языка библейская топика встраивается в светскую политическую мифологию войн и триумфов: попирание льва представляет собой привычную с петровских времен геральдическую эмблему побед над Швецией, в очередной раз праздновавшихся в начале 1740‐х гг. Вместе с тем библейская космология играла в одической поэтике далеко не только подчиненно-иллюстративную роль.

V

В VII главе «Трактата о возвышенном», «О возвышенности в мыслях», Лонгин разбирает библейскую сцену сотворения мира:

Ainsi le Legislateur des Juifs <…> ayant fort bien conceu la grandeur et la puissance de Dieu, l’a exprimée dans toute sa dignité au commencement de ses Loix, par ces paroles: Dieu dit: Que la lumiere se fasse, et la lumiere se fit. Que la Terre se fasse, la Terre fut faite.

[Так, законодатель иудеев <…> глубоко постиг величие и могущество Бога и представил их во всем достоинстве в начале своих Законов следующими словами: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет; и сказал Бог: да будет твердь, и стала твердь».] (Boileau 1966, 353)

Ж. Б. Руссо варьирует это библейское место все в той же оде на рождение наследника:

Où suis-je? quel nouveau miracle
Tient encor mes sens enchantés?
Quel vaste, quel pompeux spectacle
Frappe mes yeux épouvantés!
Un nouveau monde vient d’éclore:
L’univers se reforme encore
Dans les abîmes du chaos;
Et, pour réparer ses ruines,
Je vois des demeures divines
Descendre un peuple de héros.

Les éléments cessent leur guerre;

Les cieux ont repris leur azur;
Un feu sacré purge la terre
De tout ce qu’elle avait d’impur <…>

[Где я? какое новое чудо завораживает мои чувства? Какое огромное и торжественное зрелище поражает ужасом мой взор? Новый мир вот-вот расцветет: вселенная вновь преображается в безднах хаоса и, чтобы восстановить ее из развалин, – я зрю! – снисходит к нам от горних обителей род героев. Стихии прекращают войну, на небо возвращается лазурь. Священный огонь очищает землю от всей ее скверны.] (Rousseau 1820, 94–95)

Французский одописец сращивает библейское сотворение мира с вергилианской картиной циклического обновления времен: «Вселенная вновь преображается». Его примеру следует и Ломоносов в самой, пожалуй, эффектной строфе своего корпуса – из «Оды на день восшествия… Елисаветы Петровны… 1746 года»:

Уже народ наш оскорбленный
В печальнейшей нощи сидел.
Но Бог, смотря в концы вселенны,
В полночный край свой взор возвел,
Взглянул в Россию кротким оком
И, видя в мраке ту глубоком,
Со властью рек: «Да будет свет».
И бысть! О твари Обладатель!
Ты паки света нам Создатель,
Что взвел на трон Елисавет.

(Ломоносов, VIII, 140)