Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

<…> двое молодых русских вельмож <…> [А. Шувалов и Строганов] возвратились недавно в свое отечество, объездив почти все европейские дворы и привезя с собой одни лишь только добродетели иноземцев, а также любовь к наукам и искусствам, которыми они сами с успехом занимаются. Ученые люди справедливо видят в них своих русских меценатов. Недавно они организовали маленькое литературное общество <…> Общество это состоит только из русских и французов (Берков 1935б, 357).

Как видно, в устройстве русско-французского «литературного общества» политическая идея сближения России и Франции увязывалась (в духе цитированных рассуждений Бецкого) с поощрением отечественной словесности. В то же время не следует преувеличивать организационную состоятельность «салона»: единичные достоверно засвидетельствованные «собрания в узком кругу этого литературного общества» («petites assemblées de la Société littéraire» – Там же, 362) происходили, по всей видимости, вследствие спорадической потребности И. Шувалова и его придворного окружения публично зафиксировать свои культурные и политические ориентиры. Фактически «литературное общество» было растворено в шуваловской придворной партии, клиентеле фаворита, который, по словам Штелина, имел обыкновение приглашать «к себе на обед <…> многих ученых, и в том числе Ломоносова и Сумарокова» (Куник 1865, 403).

Этим литераторам принадлежала важная роль в неформальной «культурной политике» Шувалова. И в «Речи…» Фора, и в статье А. Шувалова их имена символизировали литературные успехи России; совместное упоминание Ломоносова и Сумарокова стало своего рода формулой, как видно из позднейшей реплики П. И. Панина: «<…> как они двое переведутся, так Божией милостью не видать еще, кто б нам вместо их служить могли» (Порошин 2004, 78). Работы Фора и А. Шувалова увидели свет в 1760 г., а в январе 1761 г. И. Шувалов на одном из своих приемов предпринял попытку прилюдно примирить двух поэтов. Мы знаем об этом из письма Ломоносова Шувалову: «Вдруг слышу: помирись с Сумароковым! <…> Не хотя вас оскорбить отказом при многих кавалерах, показал я вам послушание, только вас уверяю, что в последний раз» (Ломоносов, X, 545–546). Эта попытка, вызвавшая отпор Ломоносова, вписывается в общую картину взаимоотношений фаворита с обоими литераторами, которую со слов Шувалова очерчивает И. Тимковский:

В ранних годах славы Шувалова, при императрице Елисавете <…> лучшее место занимает Ломоносов. <…> Того же времени соперником Ломоносова был Сумароков. От споров и критики о языке они доходили до преимуществ с одной стороны лирического и эпического, с другой драматического рода, а собственно каждый своего, и такие распри опирались иногда на приносимые книги с текстами. Первое, в языке, произвело его задачу обоим, перевод оды Жан Батиста Руссо на счастие; по второму Ломоносов решился написать две трагедии. В спорах же чем более Сумароков злился, тем более Ломоносов язвил его; и если оба не совсем были трезвы, то оканчивали ссору бранью, так что он высылал или обоих, или чаще Сумарокова. Если же Ломоносов занесется в своих жалобах, говорил он, то я посылаю за Сумароковым, а с тем, ожидая, заведу речь об нем. <…> Но иногда мне удавалось примирять их, и тогда оба были очень приятны (Билярский 1865, 038–039).