Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Фор сплетает гегемонистскую риторику антипрусской коалиции с апологией «изящных искусств», в расцвете которых он видит знак символического равенства России с сильнейшими державами Европы. Еще А. А. Матвеев, посланный Петром I ко двору «короля-солнца», в своем описании Франции счел нужным отметить, что там «художества больши прочих всех государств европских цветут и всех свободных наук ведения основательное повсегда умножается» (Матвеев 1972, 50). А. П. Маккензи Дуглас, первый после многолетнего перерыва официально признанный представитель Франции в Петербурге, в 1756 г. получил от своего министерства следующее наставление: «La cour de Pétersbourg ne doit point croire qu’on ait pensé en France que l’on ne pouvoit ni connoître, ni récompenser les talents en Russie» ([Петербургский двор не должен думать, будто во Франции считают, что в России не умеют ни признавать, ни вознаграждать таланты] – Recueil 1890, 22; поводом для этого замечания стали затянувшиеся переговоры о переезде в Россию художника Л. Токе). Пути к сближению России и Франции подыскивались в культурной сфере (см.: Berkov 1968, 112–113). Подчиненный Дугласа и Лопиталя шевалье д’Эон, предвосхищая сочинение Фора, в 1756 г. задумывал опубликовать в одном из важнейших французских журналов «L’ Année littéraire» статью об успехах наук и искусств в России вместе с описанием Петербурга, «чтобы угодить ее императорскому величеству» (см.: Éon 2006, 21). В 1760 г. племянник фаворита А. П. Шувалов действительно напечатал в этом журнале «Письмо молодого русского вельможи…» («Lettre d’un jeune Seigneur Russe à M. de ***»), посвященное русской словесности (см.: Берков 1935б, 351–366; Берков 1936, 262–265); в редакторской преамбуле к нему говорилось: «Громадное пространство, разделяющее оба государства, существует как будто только для того, чтобы сблизить гений, остроумие и самое сердце обоих народов» (Берков 1935б, 357). Как отмечает Берков, тезис о «сердечной близости» обоих народов имел непосредственное политическое значение в контексте русско-французских отношений. Русская императрица и ее придворные аффектировали союзническую дружбу с Францией. В 1759 г. Лопиталь сообщал:

Sa Majesté Impériale, M. le chancelier et toute la cour m’ont fait connoître combien ils s’intéressoient à la gloire du Roi, combien son alliance avec l’Empire russe leur étoit précieuse et agréable. Nos complimens réciproques finirent toujours par ces expressions: «Tout bon Russe doit être bon Français, comme tout bon Français doit être bon Russe <…>»

[Ее императорское величество, господин канцлер и весь двор выказывали мне, сколь они привержены к славе короля и сколь его союз с Российской империей им ценен и приятен. Наши взаимные угождения неизменно заканчивались словами: «Любой добрый русский должен быть добрым французом, а любой добрый француз должен быть добрым русским <…>».] (Recueil 1890, 94)